Егор Пигулевский - Невымышленные истории вымышленных персонажей

«Предательство начинается с малого», – говорил себе Бубня, перешагивая через залитый дождем скользкий ствол упавшего дерева, – «Это ж надо, никто, ну буквально никто не предложил помощь. Что за друзья такие?» – негодовал зверь, перепрыгивая через большую тёмную лужу, бесстыдно спрятавшуюся в листах увядающего папоротника. Бубня то обречённо, тяжёлыми медленными шагами плёлся по тропинке, то разгонялся от злости, бушевавшей в нём. Он шёл в самый дальний угол Вымышленного леса, где было полно поваленных берез и дубов, из которых звери обычно строили дома, а остатки рубили на дрова.

В лесу наступала осень, та самая, которую традиционно принято не любить. С поздними утрами и ранними вечерами, с низко висящими тучами, ленивыми туманами и запахом старых листьев, всюду разносимым равнодушным ветром. Частыми холодными дождями, которые начинались так же неожиданно, как заканчивались, от чего у всех портилось настроение, ибо в такую погоду совсем не до прогулок. Неизвестно, когда этот мелкий противный осенний пакостник-дождь застанет тебя в дороге довольно вышагивающим нараспашку по лугу и обольет с ног до головы, а после передаст своему дружку – пронизывающему ветру, который, надо думать, не без радости, будет дуть в самое лицо откуда-то снизу, чтобы сырой воротник почаще давал тебе мокрых затрещин. Вот и сейчас, они, словно сговорившись, вволю потешались на несчастным Бубней. Ветер то толкал его в спину, то в бок, то обиженно бил в лицо, может быть, из злости, что зверь отказывается играть с ним в его ветреные игры. Дождь же то начинался, то кончался, ему было совершенно всё равно, что Бубне надо собрать связку дров и отнести их домой, чтобы тут же начать топить печь, и зверю очень хотелось принести домой не сырых, пропитанных запахом осени и сырости поленьев, а сухих звонких дров. Как бы то ни было, а выбора у Бубни не было: закутавшись в тёплый шерстяной свитер, заботливо связанный ещё в прошлом году Сонякой, густой шарф, подаренный весной медлительной Янам, и спрятав уши в большую, даже слишком большую дедову шапку-ушанку, которая то и дело сползала на глаза, зверь пёр в бурелом.

Бубне, конечно, хотелось быть дома, валяться на диване с задранными вверх лапами, грызть карандаш и придумывать новое, всем обязательно очень нужное машинное масло, формула которого ему недавно открылась во сне, но у зверя совсем не было дров, а без дров, как известно, не то что не согреешься, а очень скоро погибнешь, не от обморожения, так от голода. Зверь остановился, задумался: какая смерть лучше: голодная или холодная? На нос упала большая ледяная капля. «От холода», – моментально решил он и потрусил дальше.

Перед тем как отправиться в неприятное приключение, зверь, конечно, внимательно порылся в поисках древесины в сарае, на чердаке, в терраске, на огороде, заглянул в подпол и даже прошелся по полю: вдруг у кого чего упало. Но везде пусто, шаром покати, то ли потому что он очень педантично всегда складывал дрова в одно и то же место, то ли потому, что он бывал во всех этих местах уже несколько раз в течение недели и сжег всё, что мог, и даже собственный забор. «Весной новый сделаю», – говорил он себе, отправляя в печь последнюю оторванную доску.

Жители леса собирали новые дровницы ещё летом. Но Бубне тогда такое занятие пришлось совсем не по душе, тем более что на улице было тепло, солнечно, воздух пел, а кузнечики прыгали наперегонки друг с другом. «К чему мне сейчас готовить дрова? Потом, потом…» – говорил он себе и продолжал предаваться типичным летним занятиям: дремать на лужайке, дышать ромашками или рассматривать, как муравьи организованной шеренгой шастают перед его крыльцом туда-сюда, волоча на себе всяческую снедь. И вот теперь, по слякоти и непогоде, зверь волочился в бурелом с пилой наперевес.

Последние листья рвало с веток беспощадными ветром и дождём, недовольные, они, кружась в своём последнем танце, неслись кто куда горазд, лишь бы подальше из этого промозглого осеннего леса. Один красный кленовый лист, который, как мог, держался до последнего, не устоял и, зазевавшись, тут же врезался в лицо Бубне.

– Кыш, кыш! – замахал руками недовольный Бубня. – Ишь, разлетались!

– Привет! – мягко поздоровался Снокс.

Бубня, никак не ожидавший увидеть перед собой приятеля, попятился назад.

– Гляжу, за дровами идешь? – поинтересовался зверёк, бесстыдно улыбаясь.

В животе у Бубни урчало, есть хотелось нещадно, так что говорить с довольным, тепло одетым, а главное – сытым товарищем ему никак не хотелось.

– Ага, – буркнул он и хотел пойти дальше, но Снокс его задержал.

– Хочешь составлю тебе компанию? – предложил он, весь внешний вид его выражал радость и счастье, – Вдвоём веселее, да и утащить можно больше, – сказал зверёк и несколько раз легкомысленно моргнул.

«Нужен ты мне, – подумал раздосадованный зверь, – Будешь всю дорогу болтать и улыбаться. А мне бы побыстрее сходить да обернуться домой».

– Да что ты унесёшь-то? – засмеялся Бубня, – Ты ж ведра с водой поднять не в состоянии. Что от тебя проку? Иди лучше домой, сухари грызи, – сказал Бубня, отечески похлопал товарища по плечу и медленно, опираясь на палку, как старец-отшельник, пошёл дальше.

Собрав дров, Бубня поспешил обратно. Идти было тяжело. Сапоги то и дело вязли в размытой тропинке. Несколько раз зверь чуть было не упал, кое-как сохраняя равновесие, пыхтя и отдуваясь, он тем не менее брёл, иногда останавливаясь перевести дух и смахнуть со лба пот, лившийся из под шапки горячей струёй.

На улице темнело. Зверь доковылял к центральной поляне. До дома оставалось всего ничего, когда ему навстречу выбежала Соняка, которая невзирая ни на жару, ни на мороз, каждый вечер занималась спортом.

– Привет, – замахала она лапой, – Как дела, спрашивать не буду, вижу, что тяжело.

– Тяжело, – выдохнул суровый Бубня и пошёл дальше.

– Если спина вдруг заболит, – крикнула Соняка вслед уходящему зверю, – Пришли весточку, я тебе примочки из мяты сделаю. Сразу легче станет.

– Не нуждаюсь я в твоей в помощи, – не оборачиваясь, ответил зверь, – От примочек этих только хуже делается. Слыхал я, как ты кипятком Шныру обдала, – закончил он и продолжил свой путь.

Домой Бубня пришёл, когда на улице стемнело. Сбросив связку дров, он шумно выдохнул, стянул шапку и опустился на стул. Перевёл дыхание, начал расстёгивать куртку, развязывать тугой узел на шапке и уже было представил, как заварит себе сейчас чаю, как густо намажет грушевым вареньем кусок белого хлеба и будет греться около печки и лакомиться в тепле и спокойствии… Вот тут-то без стуку и спросу в дом влетел Шныра.