Вадим Радаев - Смотрим кино, понимаем жизнь: 19 социологических очерков

Принуждение, несмотря на всю свою простоту и относительную эффективность, имеет достаточно строгие пределы. И с определенного момента оно оказывается бессильным в развитии человеческих отношений, если не подкрепляется эмоциями, более тесной (сильной) связью. Принуждение начинает пробуксовывать, не справляться, встречая все более осознанное сопротивление. Примером служит сцена в городском ресторане. Отцовский приказ «через две минуты тарелка должна быть чистой» остается невыполненным. И отцу приходится идти на компромисс – сделать вид, что все «поели» и все «довольны», т. е. проигнорировать каприз. А санкция устанавливается в виде голода – еды больше не будет. Первоначально власть не хочет (и не может) признать поражение, ограниченность своих возможностей.

Итак, по мере развития отношений выбранные принудительные средства вскоре наталкиваются на свои пределы. Дальнейшего сближения не происходит. Частные конфликты не разрешаются, а, скорее, погашаются, загоняются внутрь, в латентную сферу, но при этом постепенно накапливается взаимное напряжение. Разукорененность физической силы в конечном счете приводит к кризису. Кульминацией становится сцена на берегу, когда младший сын начинает угрожать отцу ножом. И когда наш главный герой продолжает действовать в прежней (бандитской, маскулинной) рамке неразрывности слова и действия, немедленной ответственности за слово (базар), хватаясь за топор, внешне эта сцена выглядит жестоко. Но такая сцена становится демонстрацией общего бессилия построить отношения в первоначально выбранной принудительной рамке.

Накопленное напряжение прорывается, приводит к выплеску эмоций, своего рода катарсису. Но это нечто большее, чем высвобождение эмоций. Старший сын впервые не просто пробует, но реально начинает сопротивляться отцу. А младший не просто впадает в истерику от испуга. Он понимает, что вновь остается наедине со своими страхами, что отец ему не поможет: «Я мог бы тебя полюбить, если бы ты был другим». А теперь он должен со всем справляться сам. И он забирается на высоченную вышку, чтобы доказать себе, что он сам может сделать шаг, без всякой поддержки со стороны старших.

В этот критический момент главный герой понимает, что достиг предела избранного ролевого поведения. И наконец, происходит взлом привычной рамки принудительных действий. Отец впервые отступает. Он готов открыться и впервые бежит за сыном, пытаясь его успокоить и сменить режим коммуникации. Чуть ли не впервые в его взгляде возникает что-то человеческое, т. е. допускается проявление слабости. Вместе с этим появляется шанс установить другие, более близкие эмоционально отношения. Ведь надежда на установление таких отношений никогда не умирает. И остается лишь сожалеть о том, что путь к взаимопониманию и любви пролегает непременно через недоверие, а часто через жесткий конфликт и возбуждение ненависти. Почему для прозрения людям столь часто необходимо пройти через катастрофу?

То, что именно дети делают первый шаг навстречу, конечно, не случайно. Они ведь не боятся собственной слабости, младшему она простительна. В итоге в критических ситуациях слабость нередко оборачивается силой. Как более слабые и непосредственные, дети первыми выбрасывают флаг, сигнализируя об отчаянии. Ведь сильная социальная связь (тем более связь родственная) построена на взаимозависимости людей – не только ресурсной и тем более не только силовой, но и эмоциональной. Такая связь являет себя в фундаментальной слабости перед лицом близкого тебе человека. А глубокое доверие, как мы уже говорили, не сводится к простой предсказуемости, а формируется как взаимные обязательства – и это тоже проявление своего рода слабости. Понимание этого важного обстоятельства неумолимо влечет нас к выводу о том, что общество стоит не столько на силе одиночек, сколько на слабостях людей, на преодолении извечной человеческой гордыни в отношении других. Фундамент общества – это власть слабых.

Смерть главного героя показывает, что коммуникация между людьми – очень хрупкий процесс с множеством всяческих рисков. И достаточно одного дурного и нелепого случая, чтобы все разрушить. Смерть в этом смысле становится предельным символическим обозначением того, что отношения могут оборваться в любой момент, что нужно дорожить близкими связями, какими бы прочными они ни казались.

У нас на глазах происходит не просто смерть отца, а одновременно его физическое и символическое исчезновение. Он тонет, исчезает в темноте, из которой он недавно появился, превращаясь в миф и унося с собой так и не разгаданные тайны. От него буквально ничего не осталось – ни тела, ни даже рядового фотоснимка, кроме старых, из прежней жизни. А на новых фото мистическим образом отца почему-то нет, хотя вроде бы всю дорогу щелкали какие-то кадры – может, суеверно боялись его снимать? В итоге нет никаких свидетельств того, что отец действительно существовал, если не считать машины и наручных часов.

Но я уверен, что даже такая вроде бы неудавшаяся коммуникация оставляет серьезный след в душе человека. Она начинает заполнять пустоту, нереализованную потребность, которая на самом деле сохранялась и у отца, и у его детей все это время, все прошедшие 12 лет. Для отца это средство возвращения к самому себе («А любовь – как метод вернуться домой», – пел Борис Гребенщиков). Для детей это извечная потребность в старшем, в мужчине, в защите, в знании жизни, которая просто не была оформлена и осознана. С появлением отца миф на какое-то время ожил и начал работать. И не исключено, что парадоксальным образом в будущем сыновья будут воспринимать эти нелегкие дни как счастливые. Они поймут, что их желания исполнились, пусть и не так, как они ожидали.

За отведенное им короткое время (всего лишь пять дней) дети быстро берут и впитывают все, что успевают впитать. А столкнувшись со смертью отца, сыновья моментально взрослеют. Уже нет и следа былых взаимных детских обвинений и детских истерик. Старший (которому символически переданы вещи отца) как «наследник» берет на себя утраченную отцовскую функцию. Он подражает поведению отца и его словам: «Как делать? Ручками-ручками». И младший сразу начинает ему подчиняться. Происходит замещение отца, который, уходя, делегирует свою власть старшему сыну. По трагическому совпадению вода вскоре забирает и его – исполнявший эту роль Владимир Гарин утонул за два месяца до премьеры фильма.

Несмотря на трагедийный финал, исход фильма видится оптимистичным, в отличие, скажем, от финалов «Курьера» или «Лимиты». Проект по возвращению главного героя вроде бы не состоялся, но сама попытка оказалась удачной, ибо помогла сохранить надежду. Связь времен и людей (пусть частично и ненадолго) была восстановлена. И если бы не нелепая случайность, все могло бы быть иначе…