Вадим Радаев - Смотрим кино, понимаем жизнь: 19 социологических очерков

В итоге социальные сети воздвиглись, как новый Паноптикон. При этом, в отличие от старого Паноптикона, разбивавшего стороны отношения «видеть – быть видимым», в социальной сети эти стороны вроде бы соединяются: каждый видит всех и в то же время является видимым для всех, исполняя одновременно роли надзирателя и поднадзорного. Но, как и в старом Паноптиконе, реальные надзиратели остаются невидимыми.

Итак, мы всегда хотели (скрыто или явно) демонстрировать самих себя как наиболее достойный медиаобъект и получили для этого простые и эффективные технические инструменты – для фиксации, отбора, улучшения и, главное, быстрого и массового распространения нашего авторского контента.

Мы больше не хотим, чтобы нас презентировали другие. Мы хотим репрезентировать себя сами, поскольку уверены (часто ошибочно), что человек знает себя лучше других и сможет лучше других о себе рассказать. Другие же «покупают» наш контент в качестве рассказа «от первого лица» с (иллюзорной) гарантией достоверности.

Мы хотим творить свою жизнь как «сами-себе-режиссеры» и демонстрировать ее другим. От принудительного включения в процессы поднадзорности мы перешли к добровольному вовлечению, которое подпирается социальным давлением со стороны близких, требующих, чтобы мы, как все, активно демонстрировали свою индивидуальность.

Чутко реагируя на изменение спроса, мы перешли от продажи экзотики (исключительности) к продаже повседневности, естественности, обычной жизни. Мы постоянно прорываем границу между публичной и частной сферами и добровольно выставляем свою частную жизнь на публичное обозрение.

В итоге возрастающее количество людей (возможно, до конца этого не осознавая) пытаются перетянуть на себя внимание других (пусть ненадолго) и получить-таки свои 15 минут славы. По сути, они пытаются превратить свою жизнь в подобие реалити-шоу, делая сначала робкие, а затем все более направленные шаги в этом направлении.

Технологии и далее будут совершенствоваться. Вскоре можно будет с легкостью снимать видео о самом себе и тут же транслировать его онлайн. А параллельно на каждом углу нас будут снимать незримые видеокамеры – это «всевидящее око Мордора», только, в отличие от фэнтези Толкиена, оно будет действительно всевидящим.

Весь ужас этой жизни заключается в том, что мечты сбываются.

Предотвращая катастрофу, погибает машинист поезда. Его считают героем – однако следователь стремится установить истинные обстоятельства трагедии и скоро убеждается, что несчастье стало следствием служебной недобросовестности [85] КиноПоиск. https://www.kinopoisk.ru/film/42814/ .

Формально мы попрощались с советским обществом еще в далеком 1991 году. И метафора внезапной остановки (крушения) поезда здесь кажется вполне уместной. Только на ум приходит скорее не обычный состав, а бронепоезд – нечто закрытое от внешнего мира и закованное в железо. Куда он шел, представляли себе по-разному. Кому-то казалось, что он направляется в утопический Город Солнца, кто-то считал, что он мчится прямиком в преисподнюю, а большинство вообще ничего не считали, просто расселись как-то по своим местам, понемногу трудились, выпивали и закусывали. Скорость со временем явно замедлялась, конечная точка маршрута становилась все неопределеннее, но ничто не предвещало скорого конца этого движения, напротив, оно казалось бесконечным. А разрушение советского общества, как и крушение поезда, произошло как-то внезапно и многим даже могло показаться случайным. Лишь впоследствии мы стали умнее и осознали, что поезд мог сойти с рельсов в любой момент. И нам еще повезло, что не сошел, а лишь остановился, пусть и через жесткое столкновение с реальностью. Хотя бы люди остались живы.

Итак, советский бронепоезд, как в старой советской Песне о Каховке про «мирных людей», поставлен на запасной путь. Взамен подогнали другие составы, открылось множество новых маршрутов, но люди-пассажиры не изменились в одночасье. Расставание с советским человеком растянулось на десятилетия. Некоторые исследователи даже считают, что так называемый «советский простой человек» пережил все реформы и ломки институтов и живет преспокойно по сей день. И что даже молодые люди, никогда не жившие при советском строе, продолжают воспроизводить советские порядки [86] Гудков Л.Д. Повесть о советском человеке // Ведомости. 2016. 28 декабря. http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/12/28/671519-povest-o-sovetskom . С последним нам уже трудно согласиться. Конечно, ничто в этом мире не умирает окончательно. Но нельзя не видеть и фундаментальных изменений, в том числе и в антропологическом типе. Ранее мы уже писали о том, что вслед за первым переломом, вызванным резкими экономическими и политическими реформами 1990-х годов, в значительно более стабильные и благополучные 2000-е годы произошел второй социальный перелом, связанный во многом с приходом нового поколения, которое ныне принято называть миллениалами [87] Радаев В.В. Миллениалы: как меняется российское общество. 2-е изд. М.: Изд. дом ВШЭ, 2020 (2019). . Они родились в середине 1980–х и в 1990-е годы, но в период взросления (так называемые формативные годы) входили позднее, когда не только завершилось советское время, но и отшумели радикальные постсоветские реформы. В итоге эти молодые взрослые люди нового поколения не застали советский строй в сколь-либо сознательном возрасте. Они незнакомы с советскими социальными практиками и технологиями, у них нет понимания устремлений советского общества. В своей повседневной жизни они оказались включены в новую систему практик и перестали быть советскими людьми не только в чисто темпоральном, но и в социальном смысле. Этих новых (постсоветских) людей с каждым годом становится все больше, по естественным демографическим причинам они вытесняют старшие поколения. И, в отличие от поезда, это движение не может остановиться.

Между тем возникает устойчивое ощущение, что, прощаясь с остатками советского общества, мы многого в нем так и не поняли. И то, что в нем не в состоянии разобраться молодые люди, не имеющие опыта жизни в советское время, вполне закономерно. Удивительно другое: мы, представители старших поколений, которые успели пожить в это время в зрелом возрасте, тоже многое не можем объяснить, пусть даже и задним числом. Как жило это общество, на чем оно стояло, чем цементировалось, почему рухнуло в одночасье, что сохранилось от него после крушения, а что ушло безвозвратно?

При попытках понять советское общество мы невольно попадаем в почти неизбежные ловушки. Одни начинают ностальгировать по ушедшей молодости, когда трава была зеленее, деревья были большими, а все девушки/юноши сплошь были привлекательными. Другие намерены полностью отвергнуть советское прошлое, жалуясь на былую жизнь в нищете, на подавление всяческих свобод, на то, что вынуждены были маршировать в колонне по восемь. Третьи предлагают чуть более сложные конструкции, признавая, что с материальной точки зрения, конечно, жили плоховато («Их нелегкая юность прошла вдалеке от вещей», как пел Юрий Шевчук), но зато непременно воспроизведут клише про Духовность, про то, как читали книги, разворачивали стройки века и мечтали о космосе.