Антон Долин - Оттенки русского. Очерки отечественного кино

Сам Тодоровский утверждает, что снимал кинороман. Менее дипломатичный комментатор употребил бы слово «сериал». Не секрет, что Тодоровский успешно работает как продюсер на телевидении; предыдущая его — возможно, лучшая и самая личная — работа, «Оттепель», была именно сериалом. Парадокс в том, что там сюжетные линии были гармонично увязаны друг с другом. Невзирая на телевизионный формат, снята картина была авантюрно, особенно в части хореографии, как и предшествовавшие ей «Стиляги». Напротив, «Большой» в визуальном смысле традиционен настолько, что навевает уныние, а нашинкованные сцены из прошлого и настоящего, кажется, элементарно скрывают фабульные дыры.

Нетрудно догадаться, что полным метром дело не ограничится, нас ожидает и многосерийная версия. Поразительно, как в России продолжают снимать кино по принципу «два в одном», для большого экрана и малого, и никак не могут взять в толк, что как минимум один из двух неизбежно получится неудачным. А то и оба. Сериал и полнометражный фильм — совершенно разные формы, их сосуществование в рамках одного произведения невозможно. Почему-то это понимают в мире высокобюджетного, по-настоящему классного американского телевидения, а у нас никак не поймут.

Основной системный просчет «Большого», впрочем, не в этом. Фильм говорит о творчестве, но до самого конца зритель не в состоянии понять, талантливы или нет Юля Ольшанская и Карина Курникова. Действительно ли одна из них прирожденная звезда, или это бред стремительно впадающей в маразм Белецкой? Кино в принципе не способно дать ответ на такой вопрос. Даже будь заняты в главных ролях главные гении сегодняшнего балета, еще надо было бы суметь передать это, донести до кинотеатрального зрителя-неофита. Тодоровский осмотрительно старается избегать танцевальных сцен. Но в итоге мы не знаем, кто перед нами: честолюбивые посредственности, трудолюбивые бездарности или неудачливые самородки. А ведь от этого зависит наше отношение к каждому их слову или поступку.

Ужасно обидно, что из всего балетного репертуара Тодоровский выбрал три самых хрестоматийных постановки (и самые консервативные их интерпретации), исключительно Чайковского: в фильме фигурируют только «Щелкунчик», «Спящая красавица» и «Лебединое озеро». Обидно вдвойне, что богатые и сложные сюжеты каждого из трех балетов, которые могли бы стать отличным камертоном к основному действию, никакого отражения в судьбах Юли и Карины не нашли. Здесь хочется вспомнить добрым словом «Черного лебедя» Даррена Аронофски, где тоже хватало клише, но хотя бы было отыграно мрачнейшее романтическое либретто «Лебединого» с двойниками, подменами и убийствами.

Самое знаменательное в «Большом» — его заголовок. Осознанно или нет, большинство современных российских режиссеров, даже самых авторитетных (и Тодоровский относится к их числу), выбирает «большую» тему, к которой можно прислониться, а в идеале — оправдать ей любые художественные просчеты. Тебе не нравится «Землетрясение» — ты что, не сочувствуешь жертвам катастрофы? Не приглянулись «28 панфиловцев» — не уважаешь подвиг народа в Великой Отечественной! Критикуешь «Викинг»? Да ты, может, некрещеный? Не устраивает «Время первых» — наверное, никогда не гордился успехами отечественной космонавтики? Все это — уникальный отечественный формат: кинематограф больших идей и благих намерений, которые настолько благи, что позволяют не заботиться о качестве реализации. Патриотизм здесь, конечно, главная разменная монета, а ответная претензия недовольному зрителю формулируется совсем просто: «Ты что, родину не любишь?»

Даже если авторы предельно далеки от пропаганды и госзаказа, у них включается подсознание. Они задним умом помнят, что «мы делаем ракеты» (в 2017-м на экранах сразу две российские картины об этом, «Время первых» и «Салют-7») и «в области балета мы впереди планеты всей» («Большому» осенью ответит мариинская «Матильда»). Только перекрытия Енисея не хватает. Надо думать, всё впереди.

На этом фоне бесспорный плюс Тодоровского — в том, что он не пытается никого учить жить и мыслить, лишь фиксируя национальную завороженность балетом. И даже находит в «Большом» для нее знаменательное пластическое выражение. В фильме есть как минимум одна безупречная сцена — когда героиня в замедленном темпе выходит из-за кулис на сцену театра, и весь мир будто замирает, завороженный сакральным моментом. Замираем перед экраном и мы, хотя вряд ли смогли бы рационально объяснить друг другу почему.

«Матильда» давно уже больше чем просто кино. С этим придется смириться поклонникам фильма, его недоброжелателям, самим авторам. Разговор о нем априори выходит за пределы эстетической оценки, а начинаться неизбежно будет с одного: опровержения абсурдных обвинений со стороны секты «царебожников», которые не видели «Матильду», но заранее объявили ее опасной ересью. Извольте, начнем с этого и мы. Ни малейшей тени на репутацию и память Николая II фильм не бросает. Его на экране почти и нет. Есть лишь несчастный и трогательный наследник престола Ники.

Как, спрашивается, не полюбить такого? Не только своенравной балерине Матильде Кшесинской, но и любому из нас. Гуру немецкого театра Ларс Айдингер, несправедливо обозванный экс-прокурором Поклонской «порноактером», сыграл здесь лучшую свою кинороль. Одной его работы достаточно для оправдания всех несовершенств фильма. Красивый от природы, но неловкий и зажатый, понятия не имеющий, как вести себя с женщинами (а также друзьями, врагами или подданными), этот Ники сразу вызывает щемящее чувство жалости, смешанной с симпатией. Айдингер — неузнаваемо брутальный на сцене, но способный и на такие эмоциональные обертоны, — русским языком не владеет, его озвучивал Максим Матвеев. Парадоксальным образом фильму это пошло на пользу. Диалоги, часто шаблонные и дежурные, — самое слабое место в фильме, но Айдингер играет персонажа будто мимо текста, проникая в те потаенные зоны, которые словам не подвластны вовсе.

Из всех персонажей, сыгранных Айдингером в берлинском театре «Шаубюне», Ники в «Матильде» ближе всех к принцу Гамлету. Он так же подавлен авторитетом харизматичного великана-отца (Сергей Гармаш играет Александра III с приличествующим размахом) и строгой матери (отличная работа Ингеборги Дапкунайте), долгом перед чопорной невестой (Луиза Вольфрам, тоже актриса «Шаубюне») и ужасом перед будущей ответственностью. И так же теряется и мечется, когда отец умирает. Роль верного Горацио играет Григорий Добрыгин — его великий князь Андрей тих, разумен и сдержан. За неистового Лаэрта сойдет вымышленный персонаж, поручик Воронцов (явственно карикатурный в своей необузданной страсти Данила Козловский).