Андрей Плахов - Режиссеры настоящего. Том 2.

Ханеке определяет ситуацию, в которой обитает современный цивилизованный европеец, как развернутую гражданскую войну. Но австрийский режиссер не эсхатолог и не моралист. Он – человек, тихо помешанный на этой войне. Для него насилие не игра, а гипноз, непреходящий шок, поэтическое проклятие.

Сказав в трилогии «все об Австрии», Ханеке, как и многие интеллектуалы, покинул родину после прихода к власти ультраправого Йорга Хайдера. Он заявил: «Наш народ стар, потаскан и устал от самого себя. Австрия – лицемерная страна, вовремя прикинувшаяся жертвой Гитлера, хотя была его сообщницей. Впрочем, этот декаданс возник задолго до мировой войны и нацистов. Отнюдь не сегодня Австрия стала европейской чемпионкой по числу самоубийств».

«Скрытое»

«Видеопленки Бенни»

«Забавные игры»

«Время волков»

Уехав, Ханеке сначала снял фильм «Код неизвестен» (2000), где впервые попытался проникнуть в зашифрованную структуру французского общества. А потом появилась «Пианистка» (2001). Сделанная с позиций политэмигранта, она утвердила репутацию Михаэля Ханеке как режиссера, диктующего и разрушающего правила. Он принес Изабель Юппер титул великой актрисы. Но всего этого могло не случиться, если бы не состоялась встреча Ханеке с его соотечественницей, австрийской писательницей Эльфридой Елинек. Это была встреча двух миров.

Ханеке во всех своих фильмах хронометрирует ничтожные события и едва заметные движения человеческих тел, которые в итоге приводят к страшным последствиям. Он жестко расставляет фигуры на шахматной доске, играя по шекспировским правилам, пренебрегая женственной традицией психологической литературы. В этом его сила, но в этом и его слабость: прежние фильмы Ханеке были лишены нюансов, которые режиссер сознательно искоренял вместе с женским началом. Сегодня он думает иначе, говорит, что женщины интересуют его гораздо больше, а мужчины, по-прежнему стремящиеся выглядеть победителями, кажутся скучными.

Елинек близка Ханеке во многом. Она тоже антипсихолог, чувства ее героев отчуждены и заморожены, эти персонажи напоминают насекомых или членистоногих (героиню «Пианистки» сравнивают даже с экскрементами). Она, как и Ханеке, порождение родины Кафки, и ее оружие – не реализм, а гротеск. Оба исследуют мифы не высокой культуры, а обыденного сознания, не «реалистическую» реальность, а ее виртуальные симулякры.

Отличие в том, что ее зовут Эльфрида, а не Михаэль. И как раз это обстоятельство стало для «Пианистки» основополагающим, мужское и женское соединились здесь в противоестественной гармонии.

Елинек не любит, когда ее называют феминисткой. Даже завзятые фанатки этого движения признают, что ее талант мощнее, а художественный кругозор шире, чем допускают рамки феминистской доктрины. Исследуя механизмы власти, писательница отнюдь не обязательно обнаруживает в них мужскую доминанту. Даже в раннем романе Елинек «Любовницы» героини-пролетарки жаждут заполучить мужиков не столько исходя из мещанского идеала семьи, сколько наоборот – желая вырваться из-под деспотичной опеки родителей.

В «Пианистке» – другой социальный круг. Но и здесь отношения Эрики Кохут, старой девы и учительницы музыки, с полубезумной матерью, с которой она вот уже лет сорок спит в одной постели, полны рудиментов матриархата. Из этой структуры мужчина вообще исключен как социальный элемент (отца Эрики заживо схоронили в сумасшедшем доме), а властные функции охотно берут на себя женщины.

Это и роман «о вреде фортепьянства»: оборотной стороной австрийского музыкального мужского гения оказываются судьбы безымянных учительниц, находящихся не в ладу со своим либидо. «Пианистка» во многом автобиографична: в детстве писательницу, как это принято в хороших австрийских семьях, отдали учиться музыке, нанеся сокрушительный удар по психике, сравнимый по силе с тем ударом, что Эрика наносит своей бездарной ученице, подкладывая ей в карман битое стекло. Возможно, поменяй бездарность на гениальность, а Австрию на Грецию, получился бы роман про Марию Каллас, ненавидевшую мать, которая в нее «все вложила» и которая посоветовала ей выброситься из окна. «Австрия для Ханеке – это пианистка из его самого известного фильма, истеричка-садомазохистка, боготворящая классическую музыку, не способная любить, отродье безумной матери» (цитирую Михаила Трофименкова).

То, что называют «миром высокой утонченной культуры», на самом деле скрывает сектантскую замкнутость, жестокость и бесчувственность, по сути мало чем отличаясь от мира обывательских стереотипов. Елинек изображает героев, которыми правит недоброе музыкальное начало, с холодным сарказмом. Высокое (музыка) не выпрямляет, не возвышает, оно только камуфлирует низость и подлость. Эрика исподтишка щиплет за икры пассажирок в трамвае, выставляя напоказ скрипку как культурную индульгенцию. Она не испытывает ни страданий, ни чувств, ни боли: чтобы ощутить себя живой, делает надрезы бритвой на тыльной стороне ладони.

Так – у Елинек, но не совсем так у Ханеке. Тут намечается еще одно различие между ними. Елинек – писательница, неоавангардистка, работающая не с живыми характерами, а со структурами языка, которые соответствуют структурам массового сознания. Ханеке – кинематографист, который чем дальше, тем больше тяготеет к использованию актерских мифологий. Он делает главной героиней Изабель Юппер, а на роль матери берет такую сильную актрису, как Анни Жирардо, чтобы уже в первых нескольких сценах ее открытых стычек с дочерью достичь пика нетерпимости.

«Пианистка»

Дальше режиссер мягко поворачивает эту конструкцию в темную и еще более рискованную область, куда он раньше не наведывался. Эрика ходит в сексшопы с репертуаром садо-мазо, шокируя клиентов-завсегдатаев, принюхивается к следам их физиологических отправлений, как заправский вуайер, подглядывает за парочками в машинах (соответствия этому есть в романе, но в картине мотив существенно усилен). А когда ее начинает напористо преследовать Вальтер, ученик из консерватории, героиня преподносит ему урок эмансипации и женского высокомерия. Прочитав список ее ценных указаний – своеобразный договор в стиле Захер-Мазоха – и увидев ящик с наручниками и хлыстами под кроватью Эрики, бедный парень теряет дар речи. А когда он все же пытается овладеть женщиной традиционным мужским способом, это вызывает в ней приступ отвращения и чисто физиологической рвоты.