Мэтт Золлер Сайтц - The Wes Anderson Collection. Беседы с Уэсом Андерсоном о его фильмах. От «Бутылочной ракеты» до «Королевства полной луны»

Ладно. Вернемся к сути – искусственность. Все строят свои теории о фильмах, которые не имеют ничего общего с задумкой режиссера. Один мой друг считает, что весь фильм – на самом деле постановка Макса Фишера. Встречался ли ты с такой идеей?

Ну что-то подобное сказал Оуэн, когда прочитал одну из частей сценария «Семейки Тененбаум», над которой я работал. Он сказал: «Весь фильм похож на одну из пьес Макса».

Способ изложения – творец, представляющий свое детище, и история, рассказанная в стиле и духе главного героя, который тоже оказывается человеком искусства, – это то, что возникает снова и снова в обсуждениях твоих фильмов.

Его теория об «Академии Рашмор» – это что-то такое… Хотя я не совсем понимаю, как это комментировать.

Думаю, это отсылает нас к тому, что мы обсуждали ранее, к идее о привлечении внимания к истории по мере того, как ее рассказывают, и к самому процессу рассказывания.

Хм.

Это не то, с чем ты сталкиваешься мимоходом.

Возможно, ты прав. Но я не делаю это нарочно. У меня нет цели объявить зрителям: «Мы собираемся снять эту сцену непрерывным планом, двигаться будем вот оттуда, а еще у нас будет дым, а затем мы повернем туда и сделаем замедленную съемку». Ничто из этого не должно быть видно в фильме. Все эти приемы просто должны сделать его лучше.

У тебя нет никакой гипотетической или эстетической цели. Ты просто делаешь то, что кажется тебе правильным.

Обычно это так. Я чувствую, что, если сделать вот так, сцена станет более грустной. Или что нам нужно передать здесь определенную информацию, и есть способ, который поможет донести ее, чтобы зрители не только поняли, какой месяц на дворе, но и увидели, что октябрь уже прошел, и царит вот такое настроение, и так мы вводим их в историю. Для меня это все очень абстрактно – не думаю, что я когда-либо делал что-то намеренно, чтобы оттолкнуть зрителей. Но я понимаю, что так или иначе это случается с некоторыми людьми.

Ты очень часто ссылаешься на популярную культуру посредством навязчивых идей Макса, даже есть прямая отсылка к «Схватке».

Да, есть парочка.

Парочка? Каких?

Одна, где он говорит: «Это держит меня в форме, на грани».

«Где мне и нужно быть», да.

Что на самом деле представляет комбинацию реплик из «В порту» и «Схватки». А в другой сцене, когда Макс заказывает динамит, он говорит то же самое, что говорил Вэл Килмер в «Схватке».

Говоря о фильме «В порту», сцена, где Макс рассказывает об измене Германа миссис Блюм, очень похожа на сцену, в которой Терри Маллой рассказывает Эди Дойл правду о том, что случилось с ее братом.

Мы не слышим этого.

Да, мы не можем слышать, что они говорят из-за пароходных свистков.

Да, и там так же холодно.

Да, правда, очень много похожего. И все же спустя десять лет, думаю, мы можем с уверенностью сказать, что «Академия Рашмор», в которой так много любви и отсылок к культовым фильмам, уже сама стала культовым кино. Люди цитируют диалоги. И, по сути, ты удалил фразу «Повидал всякое» (Yeah, I was in the shit) из лексикона. Ее больше нельзя использовать просто так. Теперь она принадлежит фильму. Она фактически стала сокращением для тех, кто драматизирует свой опыт.

Хм. Я часто слышал об этом. Думаю, это была одна из сцен, которую мы использовали для прослушивания актеров. Поэтому, когда слышу эту фразу, я представляю не только Джейсона, а двадцать разных детей, которые произносили ее на прослушивании. Джим Брукс сказал нам кое-что спустя год или около того после выхода «Бутылочной ракеты»: «Мы создали нечто культовое». И это не так уж и плохо. Мы сняли культовое кино.

«СЕМЕЙКА ТЕНЕНБАУМ» НАЧИНАЕТСЯ СО ВЗРЫВА БОМБЫ. ДАЛЕЕ ИСТОРИЯ РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ СРЕДИ ОБЛОМКОВ.

После такого описания третий фильм Уэса Андерсона может показаться невыносимо мрачным, но, как читатель этой книги, вы понимаете, что это совсем не так. Несмотря на эмоциональное (и в паре случаев – физическое) насилие, это добрая и больше комедийная, нежели драматическая история. Она плывет вперед, словно Марго, делающая пируэты в своей комнате. Каждый ее кадр наполнен таким количеством деталей, что каждый ассамбляж фильма становится произведением искусства – мозаикой, составленной из фрагментов, которые сами по себе представляют мозаику. Несмотря на ложь, подозрительность и мрачность, Роял, Этелина, Ричи, Марго, Чес, Ари и Узи Тененбаумы по-настоящему любят друг друга. Это можно заметить по тому, как они смотрят, как говорят друг с другом – всегда с любовью, даже в самые неловкие и неприятные моменты. Хотя это первый фильм Уэса Андерсона, переходящий от комедии к полноценной трагедии и обратно, в котором появляется неприкрытая жестокость, режиссер никогда не забывает про присущую его фильмам душевность. Даже в самых мрачных сценах есть моменты, когда внезапно прорывается юмор, незапятнанный печалью, и освещает и без того яркие кадры оператора-постановщика Роберта Йомена.

Где мы находимся? В Нью-Йорке? Возможно. В «Большом яблоке», возникающем в мечтах молодого человека, который никогда там не был и знает его только по чужим рассказам, из книг, кино и музыки. Но из каких! «Полуночный ковбой», «Французский связной», песни Simon and Garfunkel, роман Э. Конигсбург «Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире», музыкальные эксперименты «Фабрики» Энди Уорхола, уличные снимки Роберта Франка, обложки и иллюстрации журнала New Yorker. Все это и многое другое существует в истории и дизайне фильма, иногда нагло заявляя о себе (когда Роял, персонаж Джина Хэкмена, катается с внуками на картинге, как Попай Дойл), а иногда тонко намекая (Илай Кэш одевается как Джо Бак из «Полуночного ковбоя»).

Стилистические приемы, опробованные Андерсоном в «Академии Рашмор», здесь расцветают во всю силу, как радиоактивные цветы. Если бы не продуманный до мелочей стиль, характерный для режиссера, могло бы показаться, что фильм перенасыщен отсылками и деталями. Больше титров, больше разных вариантов музыкального сопровождения, больше пасхалок (например, мыши, которые неожиданно появлялись в углах и без того загруженных композиций). Фильм физически, эмоционально и повествовательно мощнее, чем предыдущие две работы Андерсона. В нем больше персонажей, сюжетных линий и, что самое главное, переходов. Как от самого первого разговора между Роялом и его детьми, наполненного самыми грустными фразами из несуществующего воскресного стрипа Чарльза Шульца, мы переходим к сцене, где кровь Ричи Тененбаума течет по стенкам раковины? Как это возможно, чтобы похороны главного героя включали в себя проникновенное повествование от третьего лица, крупные планы надломленных персонажей, фальшивый салют из пневматического пистолета, крупный план наглой лжи, написанной на надгробии покойного, и музыку Вана Моррисона? Тем не менее каким-то образом все это кажется единым целым.