Владимир Артыков - Обнаженная модель

Расул открыл свою сумку:

— Беник, ты свой пузырек поставь обратно в холодильник, мы пришли не с пустыми руками, — и вытащил бутылку и свертки с закусками.

— Выпьем за твой светлый храм искусства, — подняв рюмку, торжественно произнес Расул.

Мы выпили, закусили аккуратно нарезанными кругляшками сосисок.

— Беник, — сказал я, — помнишь художественный салон в Ашхабаде, где ты работал директором?

Художественный салон Беника находился буквально в пятидесяти метрах от проходной Центрального комитета партии Туркменистана на престижной улице Карла Маркса, на первом этаже двухэтажного здания.

— Еще бы! — улыбнулся Беник, — счастливое время! Ты же помнишь, какие люди у меня собирались! В конце рабочего дня я закрывал дверь салона, опускал жалюзи на окнах и у меня начиналась молодежная тусовка. Собиралась богема: художники, архитекторы, журналисты, актеры, балерины. Там я и познакомился со своей женой Ирой, геологом из Москвы. Она работала в Туркмении после окончания института.

— Теперь, Беник, здания, где был твой салон уже не существует, да и улицу переименовали. Этот дом снесли, как и несколько других капитальных зданий, — рассказал я, — на их месте построили огромный президентский дворец с золотым куполом, посадили пальмы, соорудили фонтаны, бассейны. Центра города не узнать. Знаменитую горку сравняли с землей.

— Как и горку? — удивился Беник, — это же древняя крепость, историческая достопримечательность города!

— Она не вписывалась в новый генплан, как говорили, да и исторический музей — бывший дом генерал-губернатора Куропаткина — тоже не вписался, — продолжил я.

— Жаль, — грустно произнес Беник, — я родился в Ашхабаде, там прошло мое детство, там я пострадал в землетрясение 1948 года, после чего долго лечился в Баку. Даже после стольких лет эти травмы дают теперь о себе знать сильными болями. Но не будем о грустном. Давайте выпьем за то, что мы живы и еще можем работать.

Прошло несколько дней после нашего визита к Бенику. Вечером он позвонил Расулу и предложил нам сходить на выставку группы «Пленер» в Московский дом художникана Кузнецком Мосту.

— Сегодня последний день, завтра выставка закрывается, — сказал Беник.

Расул был занят на работе, и я поехал на Кузнецкий Мост без него. Нас с Беником пропустили по членским билетам Союза художников. На стенах и стендах висели картины и этюды с натуры. Я бегло, без особого интереса разглядывал их, они казались мне скучными. Неожиданно в центре зала я увидел круговую экспозицию, которая привлекла мое внимание. Этикетки, как всегда, были повешены низко, но я не поленился нагнуться, чтобы прочитать фамилию автора: Римма Исакова. Это имя мне показалось знакомым.

Я припомнил свой давний разговор в кафе Центрального дома художников с Валентиной Сергеевной Фадеевой, тогда старшим инспектором отдела охраны памятников, художественных музеев и выставок Министерства культуры СССР. Мы сидели за столиком вместе с популярной тележурналисткой Нинель Шаховой. Она освещала в программе «Время» значительные художественные выставки.

Фадеева познакомила меня с журналисткой:

— Живописец Владимир Артыков, тот самый, о картине которого ты, Нинель, позавчера рассказывала в программе «Время», говоря о Всесоюзной художественной выставке.

— Очень приятно, — ответила она — теперь я знакома не только с вашими картинами, но и лично с автором. Удалось ли посмотреть мой репортаж в эфире?

— К сожалению, я не видел, но мне рассказали друзья, — ответил я. — Спасибо большое! Художники не избалованы вниманием прессы.

— Не скромничаете, Владимир. Когда я готовила о вас репортаж, вспомнила, что совсем недавно по центральному телевидению прошел большой фильм, где вы сами рассказываете о своих картинах.

В кафе было как всегда многолюдно, за соседним столиком непрерывно смеялись четыре молодых женщины. Лицо одной из них мне показалось знакомым. У нее была характерная большая копна золотистых волос с челкой. Я припомнил, что раньше видел эту женщину на вернисажах в Манеже.

Фадеева перехватила мой взгляд и тихонько сказала:

— Эта высокая рыженькая — художник Исакова Римма, очень тонкий колорист, в ее пейзажах чувствуется хорошая профессиональная школа.

Нинель с грустью взглянула в сторону заразительно смеющихся девушек:

— Валя, как приятно смотреть на молодежь, им всегда весело.

И повернувшись ко мне, спросила:

— Володя, если не секрет, какую картину вы пишете к следующей выставке?

— Я не делаю секрета из своих планов, сейчас разрабатываю тему материнства, название еще не созрело. Думаю представить картину к Всесоюзной выставке в Манеже. Скоро улетаю в Варшаву, у меня там две персональные выставки, сначала в Гданьске, а через месяц в Варшаве.

Всматриваясь в живопись Риммы Исаковой, я понял, что в ее работах сплав русской школы — мастеров Серова, Нестерова, Ромадинаи французской — Ренуара, Писсаро, Сислея.

И тем ни менее у работ Исаковой был свой самостоятельный художнический язык, выгодно отличавшийся от языка других авторов, представленных на выставке.

— Беник, посмотри, — сказал я, — из всех картин только полотна этой художницы соответствуют названию выставки — «Пленер». Ее живопись наполнена солнечным светом и воздухом.

— Ты прав, я тоже так думаю, — ответил он. — Пройду еще раз по залу, посмотрю на работы моей соседки по мастерской. Это она меня пригласила на выставку. Мы с Элеонорой Шабловской долго работали на одном Комбинате декоративно-оформительского искусства.

Я с удовольствием рассматривал работы Исаковой. Смотрительница зала подошла ко мне. Я подумал, что она хочет предупредить меня о том, что пора уходить и, опережая ее, сказал:

— Сейчас досмотрю работы и уйду.

— Что вы, что вы, не волнуйтесь, спокойно смотрите. Я подошла к вам совсем по другому поводу. Просто мне тоже очень нравятся работы Риммы Исаковой. Удивительно тонкий колорит. Это понимают только истинные ценители искусства. Как правило, авторы любят только себя и свои картины, и при этом ругают всех других художников. А вы — любитель живописи или хотите купить картину с выставки?

— Нет, я художник, а, как известно, художники не покупают картины друг у друга.

— Это правда. А вот у Исаковой, на днях, когда я дежурила, хотел купить картину известный сценарист. Он и в кино снимается как актер, вы его, наверняка, знаете и видели — Виктор Мережко. Он был с молоденькой девушкой, и они долго рассматривали выставку, обходя зал, и опять возвращались к работам Исаковой, внимательно смотрели и как будто что-то выбирали. Потом Мережко обратился ко мне, показав рукой на одну из картин Исаковой: