Ксения Хан - Глаза колдуна

– Мудрость всегда сложно дается, не правда ли? – усмехается Персиваль.

Клеменс стонет, поворачивая голову на звук его едких комментариев и, помедлив, осторожно открывает один глаз. Весь мир не прыгает ей в лицо. За окном маленькой душной комнаты, рассеченном металлическими прутьями решетки, царит сумрак, а в самой комнате слабо горит одна настольная лампа в дальнем от Клеменс углу. Персиваль сидит у изголовья ее постели на тонком деревянном стуле, старом и скрипучем. Как и весь этот дом, где Клеменс оказалась не по своей воле.

– Мудрость? – девушка пробует отзвучавшее не к месту слово на вкус. Оно горчит, отдавая ядом из чая Персиваля. – Что это за отрава? Что…

– Зелье знаний, моя дорогая Клементина, – говорит ее отец. Молодой его профиль, не тронутый морщинами и, должно быть, вечно юный и прекрасный, омрачает только пугающий шрам-сеточка у губ. Клеменс вновь возвращается к нему взглядом и не может более отвести глаз.

– Нравится мой шрам? – спрашивает Персиваль, замечая внимание девушки. – Это подарок от матушки. Она склевала меня, когда я был зерном. За такое же зелье знаний.

«Зелье знаний…» – с презрением повторяет Клеменс, отмечая, что фраза отзывается в ней мутным воспоминанием. Чужим, возникшим в ее голове вот так вдруг, на месте, где его раньше не было.

– Не волнуйся, ты скоро придешь в себя. – Персиваль встает с протяжно скрипнувшего стула и шагает вдоль постели с безвольным телом Клеменс на ней. – Я дал тебе всего одну каплю. Одну, не три!

Господи… Его речи было сложно понять и в более благоприятных условиях. Теперь же Клеменс даже не хочет слушать, не хочет думать… и быть она тоже не хочет. Но слух против воли вылавливает из огрызков внятных фраз Персиваля что-то важное и отправляет в мозг, в те закутки памяти, где хранятся остальные воспоминания о разговорах этого психа, и выстраиваются там в структуру, понятную одному подсознанию. Скоро, чувствует Клеменс, она все поймет.

Персиваль останавливается в ногах Клеменс, поворачивается к ней – слабый свет настольной лампы в красном торшере выхватывает из темноты его фигуру и обволакивает опасным маревом – и вдруг недобро ухмыляется.

– Пока ты постигаешь мудрость этого бренного мира – о, лишь малой его части, не мог же я влить в твою хрупкую голову все-все, верно? – тебе будет приятно узнать, что в грядущих моих планах ты занимаешь одну из главных ролей. Не удивлена? Вижу, что нет.

Клеменс хочет выплюнуть ему в лицо какое-нибудь проклятие, да посильнее, но боится, что ее просто вырвет от головокружения, и потому молчит. В полумраке комнаты ее взгляд вряд ли можно принять за полный ненависти. Сейчас она вообще слабо похожа на воина, которому под силу сразить неизвестного миру колдуна.

Если он в самом деле колдун.

– Я не стану раскрывать все карты. Поверь мне, я знаю, насколько неразумно рассказывать все заранее… Тем более что этот интереснейший монолог я приберег для нескольких слушателей, а они еще не подоспели. – Персиваль качает головой и цокает. Актер-лицедей, скоморох при королевском дворе. Лгун. Лицемер. – Вместо этого я расскажу тебе одну сказку.

Клеменс снова стонет. Ей не нужны никакие сказки, ей нужен крепкий сон. Безопасность. Она думает о Теодоре и невольно всхлипывает – вместе с мыслями о нем к ней является страх, принявший образ высокого бледного блондина со шрамом на лице.

– Что вы с ним сделали? – хрипит девушка. Ватные руки и ноги кое-как двигаются, подчиняясь ее воле; Клеменс вяло цепляется ими за перекрученное возле колен тонкое одеяло.

– С кем, малышка? – Персиваль театрально вскидывает брови, распахивает в притворном удивлении рот. – С нашим обожаемым мистером Атласом? О, ничего, поверь мне. Я ничего с ним не сделал.

– Тогда кто-то. Не вы. Кто-то сделал с ним что-то плохое.

От усилий, которые Клеменс прикладывает, чтобы говорить чуть громче шепота, у нее на лбу проступает пот.

– Ах, кто-то всего лишь прострелил ему голову! – Персиваль взмахивает руками. Клеменс дергается. – Ты же прекрасно знаешь, что от одной крохотной дырки во лбу нашему Теодору ничего не будет. Совсем ничего, за это самолично могу ручаться. Не я его на такую жизнь подписывал, но поручиться могу. Спросишь его лично при встрече, у него большой опыт в таких делах. О нем я тоже расскажу.

Клеменс закрывает глаза, чтобы не видеть ухмыляющееся лицо человека, которого предпочла бы не знать вовсе. Сейчас, пока ее сознание еле держится на поверхности здравого смысла и не скатывается в кашу разрозненных образов не-своей памяти, ей хочется остаться наедине с собой. Пусть он уйдет и не тревожит ее некоторое время. Пусть эта «мудрость», которой он ее опоил, снизойдет на нее, словно манна небесная, благодать – да что угодно, только бы побыстрее.

Теодор в опасности. Черт возьми, она сама в опасности! Клеменс злится на себя за такое беззаботное отношение к ситуации, в которой оказалась. И только потом понимает, что Персиваль никуда не делся, что он стоит напротив нее и наблюдает за тем, как вяло и нехотя ворочаются мысли в ее голове.

– Все будет хорошо, – шепчет она себе.

– Теодор совсем скоро присоединится к нам, а ты как раз успеешь восстановить силы, – кивает Персиваль, словно отвечая на ее немые вопросы. Клеменс даже не успевает сформулировать их, а он уже отвечает. Будто все знает заранее. Будто…

Что-то вспыхивает в ее сознании и ускользает проворной рыбкой на глубину. Снова какие-то чужие воспоминания: Клеменс не помнит, чтобы когда-то пользовалась такими старинными сравнениями. Будто пророк? Провидец? Не в ее привычках пользоваться подобными словами.

– Так ты послушаешь старую сказку, Клементина?

Персиваль скалится – все это доставляет ему явное удовольствие. Клеменс молчит.

– Ты права, выбора у тебя нет. По крайней мере, не сейчас. Итак…

Он возвращается к скрипучему стулу у изголовья кровати и садится. Закидывает ногу на ногу, сцепляет пальцы в замок и, приняв удобную позу, открывает рот.

– Итак, сказка! Слушай внимательно, моя дорогая, ведь речь пойдет о твоих предках. Тебе интересно? Вижу, что да.

Мысленно Клеменс посылает не в меру словоохотливого и жадного до слушателей Персиваля к праотцам и даже добавляет несколько словечек из словаря Теодора. Но вслух не произносит ни звука.

– Несколько веков назад, – начинает Персиваль, – на землях древней Британии проживало множество разных племен. Считалось, что они были потомками легендарных племен богини Дану, кельтских богов. Но ты знаешь их и без моих пояснений, верно? Племена эти, несмотря на наследие, крайне редко прибегали к божественной помощи, хотя и почитали друидов. Теперь ты должна понимать, что друиды не были посланниками богов и не обладали даже сотой долей магических сил, которые им приписывают легенды. Не были они и потомками богов.