Ксения Хан - Глаза колдуна

Презрение, сквозящее в речи Персиваля, Клеменс успевает заметить. Вместе с тем, о чем он упомянул только что: вдруг она понимает, что знает о природе друидов больше, чем изучала перед встречей с Теодором. Знает, что друиды были всего лишь умными знахарями, но никак не божественными посланниками. Наследниками кельтских богов были вовсе не друиды, а…

– Ведьмы, – удовлетворенно договаривает Персиваль. Клеменс уже не пугается его проницательности. – Потомками племен богини Дану были ведьмы. Слабые или сильные, очень немногие из них пользовались своим наследием. Большинство из них просто не знали всей своей мощи. Большинство из них прожили свою жизнь и не оставили после себя ничего примечательного.

Он почти выплевывает последнюю фразу: злость, по капле сцеживаемая им с каждым словом, неожиданно набирает силу. Клеменс вдруг отчетливо понимает: она знает, откуда эта злость берется. Она почти знает, кто сидит перед ней, осталось только вспомнить, откопать в глубинах не-своей памяти.

– Боудикка, – шепчет Клеменс, облизывая губы. – Боудикка пользовалась силами. Да?

Персиваль разворачивает к ней лицо – сеточка тонких шрамов блестит в слабом оранжевом свете лампы – и растягивает губы в холодной улыбке.

– Ты отгадала… Мой милый Джошуа не зря отдал жизнь за эту крохотную подсказку.

– Замолчите! Не смейте о нем говорить.

– У-у-у… – Персиваль щурится, скалится, обнажая ровные белые зубы и темный провал на месте одного клыка. – А ведь я снова облегчаю тебе задачу. Тебе бы прислушиваться к моим словам, малышка Клементина.

Что-то в голосе Персиваля заставляет ее успокоиться – наверное, интонация, с которой он говорит. А еще головная боль, навязчиво стучащая в висках. Клеменс поджимает губы.

– Боудикка была отменной ведьмой, – продолжает Персиваль. Будто и не было этого всплеска возмущения между ними, будто не он только что выиграл в словесном спарринге с девушкой. – Все потому, что она была наследницей самой Дану. Боги наградили ее гибким умом, хитростью женщины и отвагой мужа. Ох, она была хороша…

Снова вспыхивают и гаснут перед глазами Клеменс навязанные какой-то незримой силой образы: не та женщина в колеснице, которую девушка видела на иллюстрациях из книг девятнадцатого века, а живая Боудикка. Ее огненно-рыжие волосы, высокий ладный стан и лицо с родимым пятном в форме незавершенного круга у виска.

Она смотрит прямо на Клеменс, величественная и великолепная в своих одеждах, а потом открывает рот и произносит имя, обращаясь к ней. Имя, похожее на…

– Гидеон? – шепчет Клеменс, невольно повторяя за женщиной из странных воспоминаний. Нет, это имя лишь звучало, как Гидеон. Персиваль наблюдает за ее несмелыми попытками проникнуть в омут чужой памяти и улыбается. Клеменс не видит этого, но он улыбается, удовлетворенно кривя губы.

– У Боудикки было две дочери, – подсказывает Персиваль. Его голос гипнотизирует и еще больше погружает Клеменс в дурной сон наяву, и от картинок перед глазами ей теперь не так-то просто избавиться. Девушка жмурится, но это не помогает.

У Боудикки было две дочери. Черноволосая, смуглая, со взглядом прямым и смелым, что лицом и фигурой пошла в отца, тигерна Прасутага. И дочь рыжая. Кроткая, спокойная, ни станом, ни характером не похожая на родителей. У нее были бледные глаза. И ее звали…

– Клеменция? – выдыхает Клеменс, вспоминая то, чего никогда не знала и не могла знать. От чужеродной памяти у нее кружится голова, раскалывается на части, и ей хочется плакать – слишком много всего, слишком тяжело. Она почти не различает себя и кого-то еще внутри себя.

– Клеменция! – повторяет Клеменс. – Дочь Боудикки, рыжую, словно пламя, звали Клеменция. Она не была ребенком Прасутага.

Девушка распахивает глаза и видит лицо Перси-валя прямо над собой.

– Она была вашей дочерью.

Теперь девушка складывает воедино, как сложную мозаику, детали одной долгой вереницы событий, что привели ее сюда, в этот день.

– Клеменция, дочь Боудикки. Клементина, дочь Нессы. Господи, да кого же вы лепите? Какая ведьма нужна вам?

– Сильнейшая, – отвечает Персиваль. – Та, которой под силу будет повернуть время вспять.

Даже под действием неизвестной отравы Клеменс понимает, что это всего лишь метафора, которую снова нужно разгадывать.

– Они ведь все умерли, – выдыхает девушка. – И Клеменция, и Клементина. Вы гоняетесь за призраками.

– О, нет-нет! – восклицает Персиваль и вскакивает со стула, бросая себя в полумрак комнаты. Клеменс моргает, чтобы прогнать наваждение – он вдруг чудится ей серой блеклой птицей, той самой, из ее сна. – Это ты носишься за призраком. За человеком, которому суждено было умереть давным-давно…

Серлас выбегает из паба, у тяжелых дверей сбивая с ног отца Шея. Запинается об его ноги, почти падает, и это промедление стоит Серласу побега.

– Куда ты спешишь так, чужеземец? – Растягивая слова, будто чувствуя страх Серласа, вслед за ним выходят братья Конноли и становятся по обе стороны от него, преграждают путь.

– Давно не виделись, – басит Дугал. – Мы с братом долго ждали этой встречи…

– Верно! – скалится Киеран. – С тех пор как папаша наш отошел в мир иной, мы и не чаяли тебя отыскать! Хочешь знать, как он умер?

От страха, которого Серлас не помнил уже много лет – не пропавшего с годами совсем, а всего лишь спрятавшегося, дремлющего в глубинах его души, он не может сказать ни слова. Застарелый ужас просыпается в нем – в изломе его незаживающих ребер, в сердце, что теперь бьется в груди как сумасшедшее, – и не дает вздохнуть. Серлас делает шаг в сторону, и ему тут же преграждает путь рука Дугала.

Он слишком хорошо помнит, как тяжела она, какими сильными могут быть эти кулаки.

– Уходишь, даже не поздоровавшись? Манерам чертова ведьма тебя разве не обучила?

– Не обучила, братец! Тебе ли не знать: из зверя человека не сделать!

Они гогочут, запрокидывая головы, и их громкий хохот – грохот, а не смех – обрушивается на тихий Коув, не привычный к таким проявлениям чувств, и на его скромных жителей. Горожане обходят приезжих братьев стороной и даже не замечают зажатого между ними Серласа.

– Чего хотите? – наконец спрашивает он. Уйти без драки от возмужавших Дугала и Киерана Серлас уже и не думает – и потому лишь выпрямляется во весь свой рост и глядит с вызовом.

– Поболтать хотим, – обнажает желтые зубы Дугал. – У твоей семейки перед нашей должок есть… Пойдем-ка, Серлас Из Ниоткуда.

Они вдвоем хватают Серласа под руки и ведут мимо паба и встречных горожан Коува куда-то в подворотни. Никто не останавливает их, отводит взгляд, словно Серлас им не знаком. Он пытается вырваться – Киеран встряхивает его и тычет коленом в пах, и глухая боль тонет в его теле, превращаясь в стон.