Анатолий Гречановский - Держитесь подальше от театра

И в то же момент… как в калейдоскопе, перед глазами Семы замелькали события прошлых лет, уходя все глубже и глубже в вековую трясину. Страны, города, сражения, пожары, изуверства, лица людей разных эпох, времен и народов. Внезапно дикий рев медведя остановил бегущее время. Из лесной чащи по тропинке вышел Симеон-отшельник, крепкий, кряжистый, весь обросший, одетый в дряхлое рубище, с вязанкой хвороста за спиной. Рев повторился. Симеон остановился, прислушался и спокойно пошел дальше. Войдя в избу, наполовину врытую в землю и отапливаемую по-черному, подбросил немного хвороста в тлеющий очажок, присел к нему и стал разбирать пучок сухих трав, бросая некоторые в глиняный чан, стоящий на очаге. Тишину нарушил сначала чуть слышный, приближающийся скрип колес. Через некоторое время к избе подкатила телега в окружении трех отроков. На телеге неподвижно лежал молодец в разодранном кафтане. Симеон вышел навстречу.

– Отче, помоги княжичу, – они низко поклонились.

– Недосмотрели. На медведя один пошел. Еле отбили. Умрет – хозяин нас засечет.

Симеон подошел к княжичу. Тот со стоном повернулся.

– Прости, отче, видать, обиделась на меня Девана, что не совершил жертвоприношение.

Симеон молча ощупал его со всех сторон и пошел к избе. Вернувшись, принес глиняный горшок и охапку больших листьев лопуха. Разодрав кафтан княжича, стал смазывать его спину черной вонючей мазью и поверху накладывать листья лопуха. Затем приказал холопам оторвать боковину от брички и привязать к спине потерявшего сознание княжича. Сделав все, что было приказано, Симеон сам резко перевернул княжича на спину с привязанной доской. Княжич застонал и открыл глаза.

– Жив будешь, княжич. Истину реку. Лежи так до наступления новолуния, а там все по воле Перуна, – и, обернувшись к холопам, спросил: – Медведя забили?

– Нет, отче, не успели, утек. Княжича спасали.

– Плохо дело, – огорчился Симеон. – Медведь кровь почуял, теперича людей морить будет, дома разорять. Ну ладно. Везите княжича, да не дюже шибко. А с медведем я разберусь.

– Благодарствую, отче, – с трудом прошептал княжич. – Жить буду – век не забуду. Вернусь, дарами отблагодарю.

Когда телега исчезла в густых зарослях и скрип колес совсем не стал слышен, Симеон подпер дверь толстым бревном, достал рогатину и, взвалив ее на плечо, удалился в чащу леса. Недолго пришлось ему бродить по лесу. Рядом в кустах послышался треск ломающихся сучьев, и на поляну вышел огромный черный медведь. Став на задние лапы, он в развалку пошел на Симеона. Поплевав на руки, отшельник ухватил рогатину и было замахнулся, но вместо медведя возник Азазель и погрозил пальцем.

И снова замелькали, как в калейдоскопе, разные страны и события, пока не послышался рев боевых слонов, на спинах которых в кибитках сидели индусы лучники. Погонщики гнали слонов в атаку на когорту македонян. – Куда тебя понесло?! – послышался голос Азазеля. – Тебя там никогда не было.

И опять замелькал калейдоскоп времени, пока не послышался перезвон колоколов. Звон колоколов благовестил к вечерне, спугнул стаи ворон с крыш теремов и крестов храмов. На колокольне звонил сам царь, Иван Васильевич, высокий, стройный, в парчовой одежде с непокрытой головой. Рядом стоял рыжий Малюта Скуратов, мрачно зыркающий по сторонам из-под нахмуренных бровей.

В полумраке келейной библиотеки, за крепким дубовым столом, с пером в руке сидел молодой дьячок, Симеон, и усердно писал. Закончив очередную фразу, он почесал пером за ухом и посмотрел на диктующего. У полуоткрытого окошка, украшенного изразцами, стоял протопоп Сильвестр и задумчиво смотрел, как в багрянце огромный солнечный диск медленно скатывался за горизонт. Вечерело. Суета в Государевом дворе Александровой Слободы затихала, и только издалека доносились шумные излияния пьянствующих опричников и иногда проскакивал в сторону Москвы царский гонец.

– Темно, запали свечу, – приказал он дьяку.

Тот взял лучинку, подошел к лампадке, висевшей в красном углу под иконой, запалил ее и перенес огонь на толстую восковую свечу.

– На чем мы остановились? – спросил протопоп, не отходя от окна.

– Возлюби Господа Бога твоего всею душею своею… – зачитал Симеон.

– И со всею твердостью духа своего, – продолжал диктовать протопоп, – и стремись делом своим, привычками, нравами угодить Богу.

Низко наклонившись к свитку, Симеон старательно выводил букву за буквой, периодически обмакивая перо в склянку с чернилами.

– Притом возлюби ближних твоих, по образу божьему созданных, то есть всякого христианина, – продолжал протопоп, стоя у окна и вглядываясь в ярко освещенные окошки царской светлицы.

Беспокойные мысли в последнее время терзали душу Сильвестра. Он чувствовал, как изменилось к нему отношение царя. В начале нынешнего года Иван тяжело заболел и позаботился назначить себе наследником маленького сына Дмитрия. Но тут заявил свои права на московский престол двоюродный брат царя, Владимир Андреевич Старицкий, и большинство бояр примкнули к нему. При принятии присяги Дмитрию, Сильвестр по уговору с Адашевым не отказались принести присягу царевичу, но сохранили политический нейтралитет, не вмешиваясь в страстные споры. Иван выздоровел, но не забыл происшедшего.

– К вам Алексей Адашев, – войдя в келью, сообщил служка.

Ничего не сказав, Сильвестр вышел из кельи, крепко захлопнув дверь.

Симеон встал, потянулся, разминая затекшие от долгого сидения конечности.

Раздался благовест. Симеон подошел к растворенному окошку и выглянул на площадь. Вся Слобода пришла в движение. Опричники, услышав знакомый звон, на бегу надевали черные рясы поверх богатых кафтанов, а головы накрывали высокими шлыками. Множество блуждающих огней образовало длинную цепь от царского дворца к храму. Впереди шел царь – он был игуменом, за ним шли Вяземский, келарь, и Скуратов, пономарь. Царь усердно молился, бил себя в грудь и, рыдая, громко причитал:

– Боже, помилуй меня грешного. Помилуй меня, смердящего пса, живущего в пьянстве, блуде, убийстве, разбое. Упокой, Господи, безвинно погибших от рук моих.

Незаметно вошедший Сильвестр захлопнул ставенку перед самым носом Симеона.

– Продолжим писание, ибо это будет книга, глаголемая «Домострой», иметь себе вещи зело полезные, поучение и наказание всякому христианину.

Симеон сел за стол, макнул перо в чернила и приготовился писать.

– Страх Божий всегда носи в своем сердце и любовь нелицемерную и всегда помни о смерти, – протопоп тревожно заходил по келье. – Всегда соблюдай волю Божью и живи по заповеди его. Сказал Господь: «На чем тебя застану, по тому и сужу».

Сильвестр подошел к окну и открыл ставенку. Полная луна еще пробивалась сквозь густые тучи. Порывы ветра трепали макушки деревьев, предвещая надвигающуюся грозу.