Анатолий Гречановский - Держитесь подальше от театра

– Уйду в монастырь, – сказал он кому-то в окно. – Негоже, ой как негоже.

Черная туча закрыла луну и разразилась громовым ударом.

Сильвестр закрыл ставенку, подошел к Симеону, тот встал и поклонился.

– Всякому христианину следует быть готовым к встрече с Господом, – сказал протопоп, положив руки на плечи Симеону, – жить добрыми делами, в покаянии и чистоте. Возьми на память четки, освященные митрополитом Макарием. Храни их. Теперь это твой путь – служение миру в освобождении его от зла и страданий, – благословил крестным знамением. – Ступай. Храни тебя Бог, а я буду молиться.

Небо словно разрывалось от грома и молний.

Крупные капли дождя падали на горячие каменные плиты, пузырились и превращались в пар. Симеон пересек площадь и за воротами Государева двора на торговой площади увидел множество виселиц и несколько срубов с плахами, окрашенных черной краской. Ударила молния и осветила стаи ворон, клевавших трупы истерзанных, обезглавленных тел и трупы, висящие на виселицах. Сорвавшийся с неба поток воды омывал искалеченные тела и тек красными реками в вырытые для захоронения траншеи. Ветер раскачивал, всполохи молний освещали мученические лица повешенных. Резкий порыв ветра сбросил к ногам Симеона отрубленную голову. С застывшей улыбкой открытые глаза вопрошающе смотрели на обезумевшего от ужаса Симеона. Все вокруг стало расплываться, мир перевернулся, и сознание покинуло молодое тело.

Очнувшись, Сема увидел, что лежит в поле на траве, недалеко от приюта. Дождь перестал, на чистом небе светила огромная чистая луна в окружении мириадов мигающих звезд. Стояла свежая, звонкая тишина. Сема поднялся и, что-то вспомнив, быстро пошел в сторону приюта. Пройдя двор и никого не встретив в коридоре, поднялся в свою комнату. Не зажигая свет, стал вытаскивать вещи, ощупывая каждую, внимательно проверяя карманы. Наконец, он обнаружил старинную, маленькую металлическую коробочку, слегка покрытую ржавчиной. Попытался открыть – не получилось. Он стал искать, чем поддеть крышку. Ничего не найдя, отчаявшись, он в сердцах бросил коробочку на стол, и от удара крышка открылась. На дне лежали хорошо сохранившиеся деревянные четки. Сема осторожно вытащил их из коробки и нежно прижал к груди.

– Слава тебе, Господи! – спокойная, светлая улыбка радости озарила давно не бритое лицо. – Знаю, Господи, грядет великое духовное возрождение. Благослови, Господи!

Теплый утренний свет разливался по ухоженному двору «КОМИНТЕРНа». Свежий воздух после грозы благоухал озоном, который с наслаждением вдыхали сидящие на традиционной лавочке три ответственных сотрудника.

Сема в простой удобной одежде без всякой поклажи, прижимая к груди скрипку, вышел из корпуса и направился к воротам.

– Симеон Иванович, вы куда-то собрались? – окликнул его Главврач, появившись в окружении своих двенадцати «апостолов» и ответственных сотрудников.

– Я ухожу, – подойдя к нему, тихо сказал Сема.

– Я знаю. На волю путь тернистый, – спокойно ответил Главврач.

– Большое спасибо за все, – поблагодарил Сема.

– Ну что вы, Симеон Иванович, как могли, – Главврач пожал Семе руку. – Прощайте!

– Прощайте! – Сема всем низко поклонился. – Я знаю дорогу, – улыбнулся Главврачу, повернулся и пошел к воротам.

– У каждого своя дорога в Светлый Град, – по театральному воздев руки, возвышенно произнес Главврач.

– Через страдания должны пройти все идущие к Свету, – блеснув зелеными огоньками в глазах, посочувствовала санитарка.

– Да, одной жизни не хватит, – серьезно заметил Пионервожатый.

Главврач снял очки, поднял голову к небу и, закрыв глаза, тихо прошептал:

– «Блажен, кто верует…», – и вся команда дружно заржала. – Все, – распорядился Главврач. – Пора. Нас ждут.

– Тогда огонь! – блеснув зелеными огоньками в глазах, вскричала санитарка.

– Гори, гори! – страшно прокричал Пионервожатый. И в тот же час багровый столб пламени взметнулся над крышей особняка.

Растущая толпа бездушных наблюдателей, словно загипнотизированная, с тупым равнодушием глазела на пылающий особняк, из которого временами доносились крики и плач.

Завыли сирены, и в открытые ворота с красными звездами на решетках въехали пожарные машины, скорая, а за ними черная машина, из которой выскочила удивленная прокурор Маргарита Николаевна.

– Это же офис… Не может быть!

– Может, – бросил Сема, сунув ей в руки скрипку, а сам побежал к горящему зданию.

– Куда? – закричала Маргарита. – Сгорите. Кто нибудь, задержите этого безумца.

Но было поздно. Сема уже вбежал в охваченное огнем здание. Балкон, что поддерживали две лепные фигуры, рухнул, а освободившиеся от дореволюционного и послереволюционного режима атланты крепко стояли на своем месте.

Пожарные заливали огонь, который постепенно угасал, и в этот момент с грохотом рухнула крыша. Столпившиеся вокруг ротозеи дружно ахнули и замерли.

– Господи, за что? – заплакала Маргарита, прижимая к груди скрипку.

В рассеивающемся клубе пыли стал вырисовываться силуэт Семы с сестричкой Катюшей на руках. Подбежавшие медики стали оказывать первую помощь. Пожар был потушен. Народ, среди которого оказались переодетые Главврач, санитарка, Пионервожатый и двенадцать апостолов, стал расходиться в разные стороны.

– Господь Бог помогает тому, кто сам умеет себе помочь, – пробурчал недовольно Главврач.

Пожарные машины и скорые уехали. В опустевшем Нащекинском, среди обгоревших развалин бывшего «ПРИЮТА», остались Сема и Маргарита. Маргарита сняла с головы платок, отерла лицо Семы и посмотрела на него так, словно всю жизнь ждала именно его, от чего его сердце бешено забилось, разрывая грудь от счастья, и он понял, что всю жизнь любил именно эту женщину.

– Кто из нас без греха?! – уходя все дальше от сгоревшего «ПРИЮТА», бормотал Главврач.

– Прощай, прошлая жизнь, – сложив ладони рупором, прокричал Сема в сторону развалин. Взял у Маргариты скрипку, улыбнулся и заиграл. Нежные, идущие из глубины души звуки разливались в утренней тишине и улетали к угасающим звездам. Сема и Маргарита вышли за ворота и направились прямо навстречу огромному восходящему солнцу. Ворота с красными звездами медленно со скрипом закрылись. С обеих сторон дороги к ним присоединялись люди: Пилат, Иуда и прочие исполнители. Они приветствовали их хвалебными криками «Хошана! Хошана!», громкими аплодисментами, шли за ним, осыпая цветами. Некоторые бросали им под ноги еловые ветки. Из-за кулис выбегали дети, обнимали их и шли рядом. В ярких лучах восходящего солнца растворялись фигуры идущих.

Под аплодисменты зрителей занавес медленно, словно два крыла, закрылся.