Вадим Назаров - Круги на воде

Озеро, где нас ждал Ангел, по форме напоминало боб, и боб этот был из одного стручка с Ладогой. На миг перед нами вспыхнули купола Валаама. Вода была чистой и голубой, на дне мы увидели город и реку, что, путаясь в рукавах, примеряла его на себя, камни, Лавру и Адмиралтейство.

По числу Апостолов, – сказал Руахил, обратясь ко мне -школьнику, – в мире всего двенадцать городов, которым на небесах соответствует озеро.

Я кивнул головой и вздрогнул. Ангел держал меня за плечо. Я стоял, наклонившись, на высоком утесе и смотрел, как ветер вращает флюгер над Петропавловским собором. Я снова остался один, но то, что творилось во мне, – еще не было завершено.

Что же соответствует Иерусалиму? – спросил я.

Разве Иерусалим на Земле? – удивился Ангел.

Мы шли долго, а деревня все еще была далеко. Наши тени бежали по хвойным лесам и пугали собак в поселках, когда солнце поднималось выше облаков.

В моем животе горела свеча, я высунул язык и дышал часто-часто, сам как деревенская собака, глотал вместе с воздухом лоскутки серебристой дождевой ткани, чтобы пламя не перекинулось в голову.

Голова – теперь главное мое достояние. Четырехкилограммовый костяной шар, где невидимых не меньше, чем на острие Теофилова пера, которым написаны эти строки. От свечного дыма архипелаг мозга рассыпался на отдельные острова, и каждый получил свое название: голод, осязание, мать…

В голове был медный осенний вечер, все затихло, жизнь продолжалась лишь в секторах любовь и печаль. 50 000 километров нервов были заполнены их переговорами. Мой правый глаз плакал и дергался, а левый – смеялся, когда мы, наконец, вошли в родную деревню корабельного Ангела.

Деревня была пуста и вблизи напоминала майское облако. Небесный народ, должно быть, давно покинул ее. Руахил брел от дома к дому и одними губами, беззвучно называл имена односельчан. Пустые окна белых домов на мгновение вспыхивали электрическим светом и плавно гасли.

Что случилось? – спросил я, когда Руахил, обойдя всю деревню по кругу, вернулся. – Где твои родители?

Он был печален, частые пестрины побежали по белизне пера.

У Ангелов нет пупка, – сказал Руахил, – как нет матери, один только Отец, но его не обнять.

Жители нашей деревни от Начала Времен служили Хранителями при малом приморском народе и заливе, который его кормил. Присматривали за поголовьем трески. Видимо, этот народ прекратился, – сказал Руахил.

А когда ты уехал отсюда? – сказал я.

Руахил улыбнулся:

В тот год залив стоял подо льдом до самого Вознесения. Всю весну я долбил лунки, чтобы рыба не задохнулась. Миллион лунок. А потом твой дед решил строить церковь.

За околицей Ангел свернул с дороги и пошел вверх по склону холма. Я решил было следовать за ним, но облако оказалось слишком мягким для меня, я проваливался. Руахил вернулся и взял меня на руки.

На вершине небесного кургана лежал настоящий камень, из него сочились благовонные масла. Едва взглянув, я догадался: камень тот самый .

Я спрятался за Ангела и смотрел из-за плеча, как звезды Высоких Сфер опускают свои отражения, словно пожертвования, в сладкие воды Евфрата, и вода несет их на пороги.

Мы молились, и молитвы наши были наполнены благодарностью, так же как облако, где мы преклонили колена, было напитано Благодатью. Мы пели псалмы до утра, Луна была барабаном, а звезды – арфами, свирелями и флейтами. В моих несовершенных ушах это звучало как эмбиент .

Я забылся, увидел: из крупной соли, которой легионеры засеяли поле на месте разрушенной Иудейской столицы, всходит иссоп-трава, горькая, пахнущая кровью и дымом, и колет мой заплетающийся язык.

Вернувшись, я понял, что касаюсь губами слова лукавого в Отче наш . Ангел читал отпусты, до рассвета оставалось не меньше часа, но Восток, ожидая его, уже бодрствовал.

В облаках происходила невидимая работа. Темные декорации перевозили в кулисы, и тяжелый ночной занавес распустили на серые нитки тумана, к каждой из которых была привязана река.

Я уже знал, что Солнце приходит из-под Земли и его, прежде чем выпустить на волю, омывают в особом облаке. Столб света, что вспыхнул высоко в небесах, очевидно, имел другой источник. Свет ударился о Землю где-то в полях под Хельсинки и, не рассеиваясь, насквозь пробил ее.

Как в ярком луче видны пылинки, так и в этом мощном потоке сверкали, пролетая, Ангелы и другие совершенные Существа. Они кружились, падали по лучу вниз и взлетали. Они были метелью, пургой, бураном.

Я моргнул. И когда око очистилось, все уже пропало. В серых усах гор, как улыбка часового, плавала молодая заря. Жаворонки рассыпали по кромке небес свою песенку, терпкую и крупитчатую, как перец.

Что это было? – спросил я у Ангела.

Рай, – был мне ответ.

Через час после того мы спустились на дорогу и отправились вниз к Евфрату. В утренних облаках образовались широкие прорывы, которые я обходил или перепрыгивал. Руахил ступал прямо по красным лучам. Я поймал два или три в обмелевшем ручье, лучи были горячие и кусались, будто волчата.

От укусов на моей руке проступили капельки крови, их расположение напоминало звездную карту. Руахил посмотрел мне в ладонь и сказал:

Знаешь, чем люди отличаются от Ангелов? У людей кровь красная от железа, а у Ангелов – белая от серебра. Пожалуйста, будь осторожен.

Вскоре мы достигли реки и долго пытались понять, где в ее течении верх, а где низ. С облака Евфрат напоминал полотнище серого шелка, на котором кто-то рассыпал стразы. Четыре ветра привязаны к этому полотнищу по углам, каждый из них бодрствует, и волны на поверхности реки перекатывают блестящие стекляшки, сходятся, прыгают друг через друга и скрывают свои пути.

Ангел вытащил из-за пазухи маленький деревянный рожок и тихонько заиграл. Река успокоилась, чуть заметное движение бликов в ее прозрачном теле, казалось, указывало на исток.

Не успели сделать и сотни шагов в этом направлении, как Руахила кто-то окликнул и продолжал на незнакомом мне языке.

Мы оглянулись. По другому берегу брел старик. Когда он приблизился, я понял, что он тоже Ангел, но очень старый. Его хитон выгорел, а крылья выцвели в серое, отчего я не сразу приметил их на фоне грозового фронта. Старый Ангел походил на след, который оставляет в воде лодка. Он был бестелесен, облик его казался случайным сочетанием пятен света, теней и теплого воздуха.

Старик остановился против нас на том берегу и заговорил, точнее, начал выплетать из воздуха геометрические фигуры. Они образовывали цепочки, делали над рекой круг, беззвучно лопались и падали в воду.

Я понял, что треугольник значит Бог , а круг – истина или Аминь , потому что старик начал с первого и окончил последним. Едва это случилось, по реке спустилось облако, похожее на баржу, и разделило берега.