Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса IV

Надо сказать, внезапное появление всей этой чайной посуды потрясло ее больше, чем давешний фокус с говорящим костром на ковре. Потому что чайник, чашки и блюдца – это же такие простые, понятные, надежные вещи. Им никак нельзя возникать из ниоткуда. И, тем более, исчезать в никуда.

Впрочем, исчезать они пока явно не собирались.

– Я подумал и решил, что незваному гостю не следует обременять хозяйку излишними хлопотами, – церемонно сказал Карл. – И, как видите, сделал все сам. К тому же, чай из пакетиков обычно не способствует обретению душевного равновесия. А мне оно сейчас совершенно необходимо. Да и вам не помешает.

– Я вот думаю, – меланхолично откликнулась Клара, – если все это просто галлюцинация, то и ваши конфеты – тоже она. И тогда получается, в них нет ни единой калории? И можно съесть сколько захочу?

И решительно вскрыла коробку. А то вдруг помрачение кратковременное? И вот-вот пройдет, а я ни одной эфемерной конфеты сожрать не успею. Вот это было бы по-настоящему обидно – проморгать такой шанс.

– Конфеты самые настоящие, – укоризненно заметил Карл. – Из продуктового магазина на Пилес. И чай, кстати, настоящий, из лавки на Вильняус. И посуда – просто посуда из моей квартиры. Извините, что этот натюрморт так внезапно здесь возник, но мне было проще овеществить чайник и чашки на вашем столе, чем таскаться с ними туда-сюда. Но вы все равно можете съесть, сколько захотите, – поспешно добавил он после того, как Клара вернула в коробку так и не развернутую конфету. – Я же их вам принес. У меня дома есть еще.

– Если настоящие, значит нельзя, – пробормотала Клара.

– Почему? – изумился он. – Я бы на вашем месте как раз поостерегся есть какое-нибудь наваждение. Они людям обычно не на пользу, в отличие от нормальных шоколадных конфет.

– Тридцать девять килокалорий, – буркнула Клара, давно вызубрившая наизусть это страшное число. – В одной крошечной конфетке!

– Ну и что? – Карл, похоже, растерялся куда больше, чем Клара при виде чайника и чашек.

– Вес! – понизив голос до страшного утробного шепота, объяснила она.

– Вес?! А, в смысле масса тела? Но вы явно не из тех людей, кому следует об этом беспокоиться…

– Что?!

Издевается, мерзавец. Как бы изящно намекает, что такой жирной свинье уже поздно волноваться о фигуре. Гуляй, рванина, хуже все равно не будет, потому что хуже просто некуда.

На самом деле Клара и сама так думала, но услышать подобный намек от красивого мужчины, во что бы он там ни превращался и куда бы ни исчезал, все-таки совершенно ужасно. Честное слово, лучше бы он оказался обыкновенным грабителем. Или даже ладно, маньяком.

– Ну слушайте, – почти сердито сказал Карл. – Я, конечно, совсем не эксперт в подобных вопросах. Мне совершенно все равно, кто как выглядит. Но все-таки я постоянно имею дело с людьми. И худого человека от толстого отличить вполне способен. И вижу, что вы – скорее худая, чем наоборот. Беспокоиться насчет лишней конфеты вам уж точно не надо. Впрочем, я отдаю себе отчет, что мнение ангела смерти для девушки значит даже меньше, чем мнение мамы или бабушки. «Ты так говоришь, потому что меня жалеешь!» – и ну рыдать.

Мнение… КОГО?!

Клара даже неожиданным комплиментом толком не насладилась. И привычно жаловаться на маму, которая даже не думала «жалеть», а честно говорила как есть: «жирная корова», «квашня», «тумба», – не стала, настолько ее выбило из колеи словосочетание «ангел смерти». Получается, все-таки маньяк? Пришел ее убивать? Господи, ну почему все так сложно?!

И страшно заодно. И что теперь делать с его проклятыми конфетами?

– Ну, на самом деле я конечно никакой не «ангел», – вздохнул Карл. – Просто из всех известных мне обозначений моей профессии это – самое подходящее. Честное, но не настолько страшное, чтобы в обморок падать. А я, сами видите, совсем не страшный. Даже наоборот, привлекательный – в те моменты, когда хоть как-нибудь выгляжу. Потому что задачи напугать у меня нет. С этим люди сами прекрасно справляются, так что потом не знаешь, как успокоить. Я же скорее проводник, чем убийца, хотя трудно, конечно, точно определить, где заканчивается одна функция и начинается другая… Но ладно, обойдемся без подробностей. Вам их не то что знать, а даже самостоятельно сочинять под воздействием галлюциногенных веществ не положено.

– Вот именно, – деревянным голосом подтвердила Клара.

От его монолога ее начало явственно подташнивать, как будто укачало.

– Это, конечно, целиком моя вина, – покаялся Карл. – Я не должен был вламываться в вашу жизнь, да еще и с такими откровениями. Просто нервы не выдержали. Да и у кого бы они выдержали рядом с вами? Особенно если учесть, что каждая ваша мысль о смерти звучит для меня примерно так же громко, как если бы вы сверлили стену, в которую я превратился. Ужас на самом деле. Я бы с радостью съехал, не выясняя отношений, но в этом городе почти не осталось домов, способных приютить меня в те моменты, когда мое тело принимает человеческую форму. Кроме этого еще три, но два из них слишком далеко от воды, мне там тяжело подолгу находиться. А в третьем, у самой реки сейчас живет мой друг, неловко его беспокоить.

«Интересно, а зачем ему вообще принимать человеческую форму? – подумала Клара. – Просто для смеха? Или чтобы чаю с конфетами выпить? Это я бы как раз поняла».

Вслух, конечно, не спросила, но Карл все равно объяснил.

– Человеческая форма – не мой каприз, а обязательная практика. Чтобы… эээ… не терять связь с клиентом – так, кажется, говорят в подобных случаях?

Клара ничего не ответила. Взяла отложенную было конфету, развернула, отправила в рот. Проглотила, почти не жуя, и сразу потянулась за второй. Съев ее, внезапно приободрилась и одновременно махнула на себя рукой. Чего тут стесняться, все свои: ангел смерти, грабитель, маньяк и галлюцинация в одном лице. Зато красивый и комплименты говорит. Когда мне в последний раз делали комплименты? То-то и оно.

Поэтому честно сказала:

– Вот вы говорите, мои мысли о смерти вам мешают. Но сами посудите, о чем мне еще думать? Семьи у меня нет, мама – и та умерла; впрочем, не то чтобы я с ней хорошо ладила. С работы меня выгнали, новую днем с огнем не сыщешь, да и, честно говоря, неохота искать: бухгалтерию я ненавижу, а кроме нее ничего толком не умею. Не тому училась, теперь это ясно, а исправлять уже поздно, не в моем возрасте что-то исправлять. Денег у меня уже почти нет, а зима на носу. И с ней – счета за отопление, заранее страшно подумать, какие там будут суммы. В общем, ничего хорошего со мной не происходит, а дальше будет только хуже, это понятно. Только и остается что мечтать о тихой приятной смерти, которую на практике вряд ли можно себе организовать. Откуда мне было знать, что мои мысли кому-то мешают? А даже если бы знала, как я могу запретить себе о чем-то думать? Не говорить вслух легко. Не записывать – проще простого. А не думать – ну, слушайте. Это – как?