Нил Гейман - Сыновья Ананси

– Толстяк Чарли не стал бы врать.

– Он ведь мужчина, не так ли?

– Мама !

– В любом случае, почему он не был сегодня на работе?

– Он был! Он был на работе. И мы вместе обедали.

Мать Рози с помощью карманного зеркальца изучила, как легла помада, и указательным пальцем стерла с зубов алые пятна.

– Что еще ты ему сказала? – спросила Рози.

– Просто поговорили о свадьбе, о том, что я не хочу, чтобы его дружка сказал что-нибудь неприличное. Мне показалось, он накануне перепил. А я ведь тебя предупреждала: не связывай свою жизнь с пьяницей.

– Когда мы с ним виделись, он выглядел отлично, – надулась было Рози, а потом сказала: – Ой, мам, у меня был такой чудесный день! Мы гуляли и разговаривали и… Ой, я не говорила тебе, как необыкновенно он пахнет ? И у него такие мягкие руки!

– Что до меня, – сказала мать, – от него несет тухлятиной. Вот что, когда снова его увидишь, спроси про эту кузину. Кузина она или нет – я не знаю. Но я знаю, если, конечно, она кузина, что у него в семейке есть воришки, стриптизерши и гулящие девицы, и он точно не годится для романтических встреч.

Теперь, когда мать снова стала наговаривать на Толстяка Чарли, Рози немного успокоилась.

– Мама, я ни слова больше слышать не хочу!

– Замечательно. Я умолкаю. Это не я за него выхожу, в конце концов. Не я выбрасываю жизнь на помойку. Не я буду рыдать в подушку, пока он будет всю ночь пьянствовать с проститутками. Это не мне ждать, день за днем, ночь за ночью, когда он выйдет из тюрьмы.

– Мама! – Рози пыталась возмутиться, но мысль о том, что Толстяк Чарли может очутиться в тюрьме, была слишком смешной и глупой, и она чуть не рассмеялась.

Телефон Рози выдал трель. Она ответила, и сказала «да», и сказала «с удовольствием, это было бы чудесно», и отключилась.

– Это был он, – сообщила она матери. – Завтра я иду к нему. Он приготовит мне ужин. Разве это не мило? Я иду к нему в тюрьму!

– Я мать, – сказала хозяйка лишенной съестных припасов квартиры, где даже пыль не осмеливалась осесть. – И я знаю, что говорю.

Пока день выцветал в сумерках, Грэм Коутс сидел в офисе и глазел на компьютерный экран. Он открывал документ за документом, таблицу за таблицей. В некоторых он что-то менял. Но большинство удалял.

Тем вечером он собирался было отправиться в Бирмингем, где бывший футболист, его клиент, открывал ночной клуб. Но позвонил и извинился: неотложные дела.

Вскоре свет за окном полностью иссяк. Грэм Коутс сидел в холодном сиянии компьютерного экрана – и менял, и переписывал, и удалял.

Про Ананси рассказывают такую историю.

Однажды – очень-очень давно – жена Ананси посеяла в поле горох. И у нее выросли самые лучшие, самые тучные, самые зеленые горошины, какие только можно встретить. Стоит лишь взглянуть – и слюнки потекут.

И как только Ананси увидел это поле, он сразу его возжелал. Ему нужна была не часть урожая, ибо у Ананси был великий аппетит. Он не хотел делиться. Ему нужен был урожай целиком.

Тогда Ананси лег на кровать, и давай охать, долго и громко, а жена и сыновья все к нему так и сбежались.

– Умираю я, – сказал Ананси тоненьким и слабеньким, как прутик, голосом, – жизни моей конец и венец.

При этих словах и жена и сыновья заплакали горючими слезами.

А Ананси своим тоненьким и слабеньким голосом и говорит:

– У моего смертного одра пообещайте мне две вещи.

– Во-первых, пообещайте похоронить меня под большим хлебным деревом.

– Под большим хлебным деревом у горохового поля? – спрашивает жена.

– А где же еще, – говорит Ананси и продолжает своим слабенько-тоненьким голосом. – А еще вы должны пообещать мне вот что. Пообещайте в память обо мне у подножия моей могилы развести небольшой костер. И чтобы показать, что вы меня не забыли, поддерживать этот маленький костер и не давать ему угаснуть.

– Не дадим! Не дадим! – говорят жена Ананси и дети, а сами воют и рыдают.

– И на этом огне, в знак вашего уважения и любви, я хотел бы видеть махонький горшочек с подсоленной водой, чтобы он напоминал вам о горячих соленых слезах, что пролили вы, пока я лежал умирая.

– Конечно! Конечно! – голосили они, а Ананси, он закрыл глаза и больше не вздохнул.

Ну они и отнесли Ананси к большому хлебному дереву, что росло у горохового поля, и закопали, а у подножия могилы развели небольшой костер, а рядом повесили горшочек с подсоленной водой.

Ананси, он ждал там внизу целый день, а когда опустилась ночь, вылез из могилы и отправился на гороховое поле, где выбрал самые тучные, самые сладкие, самые спелые горошины. Он собрал их и вскипятил в горшке, и так набил себе брюхо, что оно раздулось и натянулось, как кожа на барабане.

А перед рассветом он вернулся под землю, и вернулся ко сну. Он спал, когда жена и сыновья обнаружили пропажу гороха. Он спал, когда они увидели, что горшочек пуст, и снова наполнили его водой.

Он спал, пока они по нем горевали.

Каждую ночь выходил Ананси из могилы, танцуя и радуясь своей хитрости, каждую ночь наполнял горшочек горошинами и набивал свое брюхо, и ел до тех пор, пока не опротивеет.

Шли дни, семейство Ананси все худело и худело, ведь все, что созревало, собирал по ночам Ананси, а есть им было больше нечего.

И вот жена Ананси, посмотрела она на пустые тарелки и спрашивает сыновей:

– Как бы поступил ваш отец?

Сыновья думали-думали и вспомнили все сказки, что рассказывал им Ананси. И спустились они к смоляным ямам, и купили на шесть пенсов смолы, чтобы хватило на четыре больших бадьи, и отнесли эту смолу на гороховое поле. И в центре горохового поля поставили они смоляного человека: со смоляным лицом, смоляными глазами, смоляными руками, смоляными пальцами и смоляной грудью. Хороший получился человек. Такой же черный и гордый, как сам Ананси.

Той же ночью старик Ананси – такой толстый, каким он еще в жизни не был – вылез из земли и, пухлый и счастливый, с животом раздутым как барабан, побрел к гороховому полю.

– Ты кто? – спросил он смоляного человека.

А смоляной человек, он ни слова не отвечает.

– Это мое место, – говорит Ананси смоляному человеку. – Мое поле с горохом. Убирайся-ка по добру по здорову.

А смоляной человек он ни слова не отвечает, и ни один мускул у него не дрогнет.

– Нет, не было и не будет никого крепче, мощнее и сильнее меня, – говорит Ананси смоляному человеку. – Я свирепей Льва, быстрее Гепарда, сильнее Слона, ужаснее Тигра.

Он так раздулся от гордости за свою мощь и силу, и свирепость, что забыл, что он всего лишь маленький паучок.

– Трепещи, – сказал Ананси. – Трепещи и беги!

А смоляной человек, он не затрепетал и не убежал. Сказать по правде, он просто стоял и все.