Майкл Маршалл - Запретный район

Раньше я надеялся на Господа, что Он поможет мне найти какую-нибудь мелкую работенку, что-то нормальное, а потом я вдруг обнаружу однажды, что оказался в какой-то задней комнате, загнанный туда превосходящими по численности и вооруженными до зубов врагами, что вдруг почувствую, как мое лицо разлетается на мелкие кусочки, после того как кто-то укокошил меня, не зная, кто я такой и что я такое, да и не беспокоясь на этот счет. Именно этого я хотел и добивался такой долгий период времени – просто того, чтобы кто-то причинил мне вред. Я даже много фантазировал на эту тему, представлял себе, как меня режут на куски или разносят вдребезги. А потом перестал, потому что мне, в общем-то, было на все наплевать, даже на то, что я так сильно сам себя ненавижу.

Все, что мне в те дни было нужно, чтобы хорошо себя чувствовать, – это то, что делал Рейф, потому что он был точно и определенно плохой парень, как бы предназначенный для этой роли. Пока он был где-то поблизости, я мог притворяться перед самим собой, что борюсь за правое дело, мог даже магическим образом создать себе белого коня, на котором мог бы нестись в атаку. Каждому хочется быть героем, хотя бы в собственных глазах. Каждому нужно хоть немного побыть в должности хорошего парня, какой бы лжи и притворства это ни потребовало. А истина в том, что ты просто делаешь то, что тебе хочется делать, ты защищаешь себя, ты убиваешь людей, которые пытаются помешать тебе получить то, чего ты хочешь.

Я никогда не утверждал, что я хороший парень. Хороших парней вообще не существует.

А Джи просто здорово не повезло, что я работал вместе с ним, когда все эти дела добрались до кризисной точки, когда Рейф решил наконец содрать с себя все покровы и маски. Рейф очень здорово ему навредил, он разозлил его и раззадорил, так что Джи пришлось встать на мою сторону, помогать мне, если он хотел остаться в живых. Я спас ему жизнь, а он спас меня. А теперь Рейф стремился лишить жизни нас обоих.

Мы все шли, а потом я услышал, как в отдалении заработал мотор машины, как залаяла собака, потом раздался звон разбитой бутылки. Все это не имело никакого смысла, все это были лишь какие-то фрагменты происходящего, вроде грохота сапог по мостовой. Потом мы услышали звук падения чего-то мокрого и поглядели в ту сторону. Там был мужчина, под его глазами были зеленые тени, а губы накрашены синей помадой, он сидел на корточках возле останков чьего-то тела и что-то жевал – челюсти так и ходили вверх-вниз.

– Это Нечто? – спросил Джи.

– Ага, – ответил я. – Они собираются в кучу.

Что-то еще быстро пробежало мимо в темноте, за еще видимой нами зоной, и у Джи дернулось лицо.

– Значит, никакого «прилежа-2» не было, верно?

– Нет, – ответил я. – Не было.

– Как тебе кажется, Элкленд об этом знал?

– Нет. Он был просто невинный посторонний болван, загруженный до предела. И не имел ни малейшего понятия о том, что вокруг происходит. И я тоже не имел об этом понятия. Я притащил его в Кот, помнишь? И притащил за собой Рейфа. Вот почему ворота не открывались. Когда Элкленд рассказал мне про «прилеж-2», я должен был задать ему еще один вопрос. Мне следовало спросить его, как он про это узнал.

– А почему Рейф раньше не показывался? Я хочу сказать, если он неделями сидел внутри Элкленда, то почему так и не вылез наружу и не набросился на тебя тут же?

– Я не думаю, что он там сидел. Думаю, что он туда забрался только для того, чтобы внедрить в сознание Элкленда эту мысль про «прилеж-2» и выставить беднягу в качестве приманки. Думаю, он снова влез туда, когда Элкленд застрял в Джимленде, оставшись в одиночестве. Почему он тогда медлил и чего ждал, я не знаю. Может, не чувствовал себя достаточно сильным. Может, хотел прихватить нас с тобой одновременно. Я просто не знаю, Джи.

– А что произошло в номере отеля?

– Это тоже было Нечто. Должно было быть.

– Прямо в Городе? Да как же оно могло туда проникнуть, мать его?!

– Не знаю. С помощью Рейфа, надо полагать. Именно это он пытался проделать в прошлый раз, помнишь? Развалить стену.

– А где он теперь?

– Джи, я правда не…

Внезапно все вокруг стало сплошным грохотом, визжащим, все раздавливающим взрывом звука. Тьма мгновенно исчезла во вспышке ярчайшего, слепящего красного света. Нас окружали сотни лиц, накладываясь слой над слоем и образуя круг в сорок ярдов диаметром, и каждое лицо являло собой воплощение разверстого рта, изрыгающего взаимные обвинения и упреки. На мельчайшую секунду, как вспышка стробоскопа, этот всплеск изображения и звука, эти лица вознеслись над нами как образ вопящего и визжащего несчастья и страдания, а потом мы снова очутились в темноте и тишине.

Мы с минуту шли медленнее, а затем свет обрушился на нас снова, и вопли опять полились сверху, еще громче, еще ужаснее. Потом они исчезли. Мы нервно оглянулись по сторонам, пребывая в полной темноте, но как только собрались сделать следующий шаг вперед, свет снова осветил все вокруг, и на этот раз пронзительные крики были еще громче, они так и колотили по черепу, словно ледяные кулаки. У Джи из носа пошла кровь, капая на плиты мостовой.

Тьма и тишина снова свалились на нас, но не успели мы сделать еще шаг, как лица возникли снова. Стробоскопическое мелькание ускорилось, это мигание било по нам, то включаясь, то выключаясь, окружая нас то мраком, то кошмаром, оно вспыхивало все быстрее и быстрее, пока не перешло в непрерывное мелькание звука и ярости. По мере его приближения у меня тоже потекло из носу, кровь полилась мне на рубашку, и мы зажали уши ладонями, хотя и знали, что это ничего не даст. А темп мигания вспышек все убыстрялся, теперь было больше света, чем тьмы, и мы согнулись под тяжестью шума и боли, и тут я разглядел высокие темные башни, которые возвышались позади этого круга пронзительно вопящих лиц. Башни были безликие, невыразительные, они возвышались на фоне неба, которое являло собой крутящуюся черноту. Это было такое небо, которое не просто виднелось за зданиями, но крутилось и неслось перед ними, словно тень, вылезшая из темного угла.

По мере того, как вспышки становились все ярче, круг лиц начал придвигаться, скользить ближе к нам, и весь свет сосредоточился в них, тяжелый, липнущий красный отсвет, испещренный бледно-желтыми полосками. Позади него висел мрачно-красный полумрак, струившийся масляными красками и спиралями, поднимавшийся к нему, сливаясь с ним.

Это был Район Ширнись Еще Разок – Район Ширнись, обернувшийся кошмаром, а мы все шли дальше, спотыкаясь и шатаясь, и я старался заставить Джи пригнуться пониже, чтобы он не видел всего этого.

Круг становился все уже, лица приблизились, и каждая пара глаз была жутко знакомой. Были там глаза Зенды, и глаза Шелби, и глаза моих отца с матерью, и они моргали и перемещались с одного равнозначно пустого лица на другое, вылезали из орбит и растягивались от разрывающих сердце криков.