Анна Романовска - Время Тому Назад

– Интересно, а когда ты успела побывать в Планфуа? – в словах и взгляде Этьена чувствовалось неподдельное удивление. Он говорил так, будто место на рисунке Маевы реально.

– Я никогда не была там, – Маева задержалась на ступенях и, недоумевая, посмотрела на него.

– А каким же тогда образом ты нарисовала башню Моро со всеми подробностями?

– Не знаю, как объяснить, у художника два мира: обычный и мир образов. Я просто увидела, как Сетрейо идет через лес, и эта башня становится всё ближе. Никогда бы не подумала, что она может быть реальной.

– Эви, я живу рядом с ней. Это около часа езды от Сент-Этьена, а от моего дома – рукой подать.

– Значит, ты не остался в Лионе. Я так и думала.

– Я прождал тебя всё лето после выпускного, и даже съездил в Ниццу. Мне казалось, что не только Лион, а весь мир стал без тебя другим. Но твой отец сказал, что нужно уметь отпускать и уважать решения тех, к кому мы привязываемся.

– Я вернулась в Лион только прошлой осенью, а перед тем, как приехать в Париж, даже решилась зайти к тебе. Только мне открыла не Жюстин, а какой-то седой мужчина. Как-то не подумала, что вы могли переехать.

– Мама по-прежнему живёт рядом с парком, правда редко бывает дома. А я вернулся в Планфуа.

– Тогда, наверное, я умудрилась перепутать адрес.

Они поднялись на второй этаж. В квартире было душно. Маева сбросила куртку, попросила Этьена открыть двери балкона в гостиной и задержалась у зеркала, чтобы собрать волосы.

В светлой и уютной квартире всего было в меру: зелени растений, мебели, получившей вторую жизнь после реставрации, пледов и ковров, атмосферных пейзажей с видами Парижа. Этьен отметил гармонию интерьера и переключил внимание на стройную, хрупкую фигурку Маевы в синих джинсах, чёрном топе и рубашке, завязанной узлом на тонкой талии. Она взяла портфолио и потянула Этьена за собой на кухню, велев ему прихватить пакет из кондитерской.

– А сейчас я тебя удивлю, – Маева открыла металлическую банку, в которой хранила кофе и протянула ему.

– Нечто особенное, – Этьен оценил аромат: спокойный, мягкий и удивительно настоящий.

– Обжаривала сама. Надеюсь, понравится.

Маева размолола зёрна в ручной мельнице, пересыпала помол в медную джезву, добавила воды и поставила на плиту.

– Вот это эстетика! А моей фантазии хватило только на кофе-машину.

Он включил радио по просьбе Маевы, решил посмотреть фотографии её работ и выбрал портрет яркой задорной брюнетки. Плечи женщины покрывала пёстрая шаль, тёмные волосы были собраны в гладкую причёску.

– Здравствуйте, Изабель, очень рад нашей встрече, – обратился к портрету Этьен.

– Изабель говорит, что кофе живой и знает суть каждого человека. Только, чтобы это понять, нужно, всё-таки, отказаться от кофе-машины.

Маева поставила на плиту чайник и улыбнулась, отметив, с каким вниманием Этьен смотрел на фото, и как почтительно он говорил. Изабель, её бабушка, восхищалась его манерами, а её отца впечатляло, как Этьен исполнял пьесы Эрика Сати и мелодии собственного сочинения на рояле в гостиной, когда приходил к ним.

– А как поживают Мирей и Люк Дюваль?

– Погибли. Прошлой осенью, во время наводнения в Аргентине.

– Сожалею.

– Теперь у меня только Изабель. Я сказала тебе неправду, что Мирей – моя мама. Мне просто хотелось, чтобы это было так. Прости.

– Понимаю. Могу я спросить… – Этьен подбирал слова, опасаясь, что заденет Маеву вопросом о том, где её настоящая мать.

– Я не люблю говорить о ней и мало знаю. Ей не было семнадцати, когда я родилась. Она хотела избавиться от меня до того, как я появлюсь на свет. Мой отец очень любил её, но она его предала. Зато Мирей оценила по достоинству, – она отыскала среди примеров своих работ цветной семейный портрет с черно-белого студийного снимка. На фото стройный, немного усталый Люк Дюваль и худенькая кареглазая блондинка обнимали милую, но угрюмую Маеву. Она смотрела в кадр исподлобья, грозно и сосредоточенно, как свойственно подросткам. На рисованной копии Маева изменила настроение, все трое тепло улыбались:

– Первая встреча отца и Мирей. Мы получились бы совсем другими, если бы фотограф принял душ, а не вылил на себя флакон одеколона. Это ужасно, когда люди не следят за собой и так обращаются с парфюмерией.

– Мой отец не переносил парфюмы. Ему был нужен чистый воздух, он задыхался в городе. Мне было четырнадцать, когда его не стало. Мы с матерью переехали в Лион, но я то и дело сбегал в наш дом у озера.

– Ты никогда не рассказывал об этом. Просто исчезал, не предупредив, а потом появлялся, как ни в чём ни бывало.

– Эви, я всегда просил простить меня за это. Мне просто было нужно пережить эту потерю и перестать метаться между Лионом и Сент-Этьеном. Но время летело, я не угнался за ним. Потерял тебя, а потом, год за годом привыкал скитаться по белому свету и ненавидеть Париж. Ещё день или два, и сбегу отсюда.

Маеву охватила тревога, та самая, что школьными бессонными ночами обещала: они с Этьеном расстанутся. Ничего не изменилось, и, значит, все его слова там, в саду Тюильри, были пустыми.

Как нежно он произнёс её имя… Кроме него, никто не называл её так. Из радиоприёмника донеслись строчки песни: «Убиваешь меня нежно». Теперь Маева точно знала, как это. Это когда Этьен ласково называл по имени и убирал с её лица брошенную ветром прядь. Он уверял, что Маева нужна ему, но знал, что уедет через день или два.

Этьен заметил, что Маева отстранилась и затихла. Кофе предпринял попытку сбежать. Она успела снять с плиты джезву и налила напиток в чашку из белоснежного фарфора. Себе она заварила чай с душистой лавандой. Нет, случившееся тогда не должно было повториться, иначе она снова исчезнет из его жизни. Жизни, в которой не было девушки дороже и ближе. Этьен приблизился и сомкнул руки на её талии.

– Только давай не будем больше убегать друг от друга и на этот раз удерём вместе, – тихо попросил он и притянул её к себе.

– Давай. Ведь это так просто. Почему мы не подумали об этом раньше, Тьенно?

Маева закрыла глаза и укрыла ладонями его руки. Сама нежность не смогла бы сравниться с ним. Его голос, прикосновение и тихое дыхание отозвались волной тёплого блаженства внутри. Она обернулась и растворилась в синеве его взгляда, словно в летней морской волне, под шёпот: «Не важно, Эви. Главное, что мы решили так здесь и сейчас».

Маева тронула его губы кротким прикосновением. Этьен ответил поцелуем, исполненным нежности и завораживающей магии, присущей только ему.

Утреннее солнце протянуло к ним лучи. Залитый солнечной позолотой, Этьен вёл, а Маева следовала за ним, сомкнув объятия и сбиваясь в дыхании. Её сердце уловило удары другого, бесконечно понятного и близкого, соединилось с ним ритмом и тактом. Один, два, три, бесконечность.