Геннадий Тарасов - Нелюбим

– Правда. Она казалась подавленной и покорной.

От того, что он высказался, облек, наконец, в слова все, что мучило, что терзало его беспокойством, Танту сделалось легко и неожиданно радостно. Словно одолел дело, к которому не решался подступиться. Тем более, показалось, и Лалелла поняла и приняла его рассуждения. Он теперь знал, как жить дальше. Все хорошо. Избежав опасности, человек и должен чувствовать себя прекрасно. Мир в этот миг становится неповторим, особенно если рядом такая девушка, как Лалелла.

– Да, милый, правда, – подтвердила она. – Мы возвратимся. Мы вернем себя друг другу и будем счастливы. Ты веришь в это?

– Верю…

Она счастливо прильнула к нему, поцеловала и, выбравшись из объятий, засмеялась.

– Мы будем счастливы! Ура! – пропела она и, подняв руки, закружилась по комнате.

Блаженно улыбаясь, Тант наблюдал за ней. Что-то грезилось ему, прекрасное и огромное, величиной в целый мир, в центре которого находилась она. Струи сияющего света вились вокруг нее, а он не понимал, он засомневался вдруг, она ли это? Лалелла ли перед ним? Что стало с ней, отчего вдруг она так переменилась? Неужели жертва Тихона оказалась ненапрасной? Раньше он и предположить не мог, даже наполовину, сколько в ней прелести.

Внезапно девушка остановилась.

– Что это? Тант, что это такое? «Вечерняя звезда…» Какая ветхость! Просто чудо, что они сохранились! И чудо, что попали к тебе. Или это не случайно? Ведь так называется твоя газета, да? Хочешь проследить череду поколений?

– Нет, Лела, газета на самом деле другая. И история нашей газеты иная, в те годы она еще не началась. А название, – он пожал плечами, – видимо, по сравнению с прошлыми временами человеческая фантазия не слишком-то ушла вперед. Можно было бы назвать газету иначе, например «Ночной кошмар», или «Вечерний моцион», раз уж она выходит вечером. «Сумеречный кот» – вот тоже неплохое название.

– Шутишь? – Лалелла высыпала горсть смеха. – Но что же тогда тебя заинтересовало? 0 чем писали наши предки?

Она зашелестела бумагой, перебирая листки.

– Ого, да здесь целая подборка! – видимо Тант разложил газеты так, что разобраться в этом не составляло труда. Лалелла углубилась в чтение и быстро, с явным интересом, пробежала все заметки.

– Ты веришь тому, что здесь написано?

Тант хотел было сказать, что да, верит, но, привыкший к честности во всем, осекся, потому что теперь-то он не знал, верит ли. Все сделалось таким чужим, далеким… И, самое ужасное, ему уже и не хотелось верить.

– Понимаешь, – сказал он осторожно, – что-то заинтересовало меня в этой истории. Что-то в ней есть, некое зерно истины, которое, чувствую, надо бы извлечь на свет. Я выражаюсь, конечно, расплывчато, но и дело довольно туманно. Что-то в этом есть, но вот что? Не знаю. Ничего конкретного сказать пока невозможно. Дело давнее, сама видишь, и никаких фактов по нему не осталось. Только на собственные чувства и приходится полагаться, а они для меня многое значат. Понимаешь?

– И что говорят твои чувства?

– Они говорят, что все может быть.

Лалелла отодвинула листки прочь от себя.

– А мне кажется, это какая-то шутка, и шутка весьма неудачная. Не спорю, все подано броскими, яркими красками, есть и тайна, и страдания, и огненные шары, но… Шаровые молнии-то давным-давно известны, и загадка их почти разгадана. Тебе не показалось странным, что здесь слишком много ужасов? И они выдвигаются на передний план, прямо выпячиваются. Жестокая шутка, очень жестокая – тем более, если предположить, что нечто подобное действительно имело место. Но, все-таки, мой вердикт: это вымысел.

– Вымысел, – повторил Тант, – вымысел… Мистификация? Возможно, и так…

– Ты, похоже, так все же не думаешь? – удивилась она. – А по-моему, все очевидно. Видя его озабоченность, спросила: – Что-то случилось?

– Несколько дней назад, – с трудом начал Тант, – ночью, мне привиделся подобный шар. Не знаю, сон это был, или нет… Он залетел в квартиру, не знаю как, он просто появился здесь, возник сам собой, поблуждал по комнате, а потом стал расти. Я хорошо его рассмотрел и запомнил: матово-голубой, с перламутровыми переливами, словно подсвечен изнутри, сыпет искрами… Я смотрел на него, как зачарованный, не в силах оторваться, хотя, быть может, что от страха, не знаю. Потому что действительно было страшно, особенно поначалу. А потом где-то в глубине его проявился образ девушки, прекрасной девушки. Он был печален и, как мне показалось, звал на помощь. Ничего больше я узнать не успел, потому что в следующий миг шар взорвался – и все исчезло.

– Ого, – пробормотала Лалелла, – неужели дело зашло так далеко…

– Что? – не расслышал Тант. – Что ты говоришь?

Лалелла обняла его, притянула к себе и протянула, растягивая слова, как говорят ребенку:

– Милый мой, тебе все это лишь приснилось.

Тант осторожно отстранил ее.

– Я готов поклясться, что все было на самом деле, – он протянул руку. – Смотри, этот след оставил на стене тат самый шар. Когда взорвался.

– Какой еще след? – удивилась Лалелла.

– След пламени, след взрыва. След небесного фейерверка, – пояснил Тант и, повернувшись, указал рукой: – Вот…

Он осекся на полуслове, потому что след отсутствовал.

Он исчез.

Тант подошел к стене и, как некоторое время тому назад, потрогал ее рукой. Стена как стена, однородная вполне, прохладная и шершавая. Там, получасом раньше ему виделась гарь и копоть, ровным слоем лежали краски, не поврежденные нигде, с близкого расстояния это было ясно видно.

Он резко повернулся спиной к стене и, напрочь выбрасывая из головы и шар, и его след, и видение, и все, что с ними связано, махнул рукой:

– Ладно, проехали! Стираем!

– Миленький, – подойдя, прильнула к нему Лалелла, – ты просто слишком переутомился. У тебя есть три дня, постарайся отдохнуть за это время как следует. Обещаешь мне это? Хорошо?

– Постой, постой, а откуда тебе известно о моем визите к врачу? – перебил он ее во внезапном наплыве подозрительности. – Я об этом еще и в редакцию не сообщил.

– Разведка донесла, – усмехнулась Лалелла. Она явно не собиралась раскрывать свои связи. – А газеты эти ты спрячь подальше. Или, если ты не против, конечно, я лучше заберу их с собой.

– Ну, – усмехнулся Тант, – не считаешь же ты, что я свихнулся? Устал немного, есть такое…

– Нет, что ты! – запротестовала она. – Просто было бы хорошо, чтобы твое внимание не касалось этих вещей. У тебя воображение творческого человека, а оно запускается от малейшего пустяка. Ну, что?

– Забирай, если хочешь. Теперь это все равно не важно.

– Почему теперь? Почему не важно?

– Так, я помню статьи наизусть. Вспомню все, если понадобится.

– Вот и нужно, чтобы не понадобилось.