Алена Тимофеева - По другую сторону Алисы

– Ну здравствуй, Алиса, – тёплый хриплый голос Эйча, заставил меня открыть глаза и улыбнуться:

– Давно не виделись, приятель, – я, ухмыляясь, оглядела ничуть не поменявшегося Харона. Громкий глухой звук поведал нам о том, что мёртвые всё-таки могут падать в обморок.

Кряхтя, я тащила Александра, подхватив его подмышки, а Эйч нёс его за ноги. Совместными титаническими усилиями мы внесли тяжеленого Миллигана внутрь импровизированной хижины проводника. Спасибо дождя нет. Тело мёртвого и в то же время не мёртвого господина, мы разместили на кровати Эйча. Этакий труп Шрёдингера. Оставив беднягу отдыхать, Харон отправился ставить чайник, а я плюхнулась на стул возле стола.

– Ты будешь чай или кофе? – Гостеприимно спросил меня Харон.

– А вафли есть? – Неожиданно для себя ответила я вопросом на вопрос.

Эйч удивлённо поднял брови и возвестил:

– Есть.

– Тогда чай, – приняла я решение.

Проводник рассмеялся, своим хриплым, таким же, как и его потрясающий голос, смехом и поинтересовался:

– А с кофе вафли не едят? – Я, как это ни странно, соскучилась по этому лукавому взгляду карих глаз.

– Едят, но я не хочу, – просто произнесла я.

– Хорошо, чай так чай, – кивнул Эйч и поставил вазочку с вафлями на стол.

– А вафли настоящие? Или это всё иллюзия? – Задала я очередной вопрос хозяину хижины, откусывая немаленький кусок от предложенного угощения, украсив при этом свою заимствованную одежду вафельными крошками.

Эйч вновь затрясся от смеха. Ничего не изменилось. Пока закипал чайник, мой старый знакомый привычно потянулся во внутренний карман за пачкой Мальборо. Банка с окурками, правда, заметно опустевшая, по-прежнему находилась на своём законном месте. Выпустив на свободу струйку сизого дыма, Харон выключил чайник и принялся заваривать чай. С бергамотом, мой любимый. Запах заварки, мне сразу напомнил о бабушке. Стало грустно, я принялась разглядывать убранство трамвая, чтобы отвлечься. Мой взгляд наткнулся на белый конверт, торчащий из книги. Скорее всего, хозяину чтива он приходился чем-то вроде закладки.

– Письма приходят, да, Эйч? – Я указала вафлей в сторону конверта.

Харон отвлёкся от разливания ароматной жидкости в белые фарфоровые чашки и обернулся через плечо.

– Пришло. Одно, – он развернулся, держа в руках чашки с чаем. С тихим звяканьем он поставил посуду на блюдца, заранее приготовленные на столе.

– И от кого оно? – Не смогла я сдержать любопытства. А не перегибаю ли я? И с некоторым страхом я взглянула на проводника.

Эйч потёр свой волевой подбородок. Затем по-птичьи склонил голову на бок и промолвил:

– Можешь даже прочесть его. Даже не так, прочти его, Алиса, – он взял в руки книжку, «Божественную комедию» Данте Алигьери и вытащил белый прямоугольник. Положив его на стол рядом со мной, занял свободный стул напротив меня. В его огромной ладони чашечка выглядела кукольной. Сигарета мерцала в полумраке. Это шутка? Проверка? Тест? Я должна действительно вскрыть конверт и прочитать то, что внутри или вовсе отодвинуть от себя. Я с сомнением посмотрела на Харона. Он, поняв мои колебания, выдохнул последнее облако дыма и отправил окурок в банку.

– Я правда хочу, чтобы ты это прочла. Никакого подвоха, – он подтолкнул письмо ближе ко мне.

Сгорая от любопытства, я позволила себе отдаться этому порыву, и быстро разорвала бумажный конверт. Мне на колени выпал листок, весь испещрённый неровным, таким знакомым почерком. Я жадно принялась разбирать слова, это было не так-то и легко, но лучше бы мне этого вовсе не видеть:

Мой дорогой друг, я задыхаюсь, лёжа на холодном полу, выводя эти строки, которые даются мне с таким трудом. Руки дрожат, буквы выходят неровными, съезжают с предначёртанных им линий. Всё это похоже на движение по спирали вниз, к необратимому, освобождающему концу, дарующему мне столь долгожданную свободу, в ту самую бездну, где я буду от тебя далеко, и ты не сможешь мне больше сделать больно. За окном раздаются такие тревожные звуки сирен проезжающих машин скорой помощи. В этот день – день моего двадцати восьмилетия, плохо не только мне одной. Хотя не думаю, что причины людей, по которым они набрали 999, столь же ничтожны, как и мои. Вскоре одна из этих машин остановится у входа в дом, парамедики, принявшие мой заблаговременный вызов, поднимутся ко мне в квартиру и обнаружат за незапертой дверью, моё жалкое тело, которое не смогло больше нести в себе чёрную от злобной копоти душу, наполненную до краёв желчью, тоской и такой нескончаемой ненавистью к собственному неугодному никому существованию, что они захотят оставить меня на том же месте, где я и буду лежать, распахнув свои глупые глаза, отражающие, словно маленькие блёклые зеркала их зелёную униформу. Да простит меня Господь, Вселенная, Бабушка, и ты, мой дорогой друг.

Все волоски на теле поднялись. Я отбросила от себя, чью-то, чью угодно, только не мою, предсмертную записку, словно паука, которому не повезло проползти по мне. Правда, скорее у меня было ощущение, словно меня сбил поезд. Я подняла, наполненный слезами, взгляд на Эйча.

– Что всё это значит?! Это очередная шутка, ты смеёшься надо мной? – почерк в письме принадлежал мне. Или кому-то, кто смог его воссоздать. Слёзы капнули и оставили кляксу на разорванном конверте, оставленном на столе. Кляксу? Разве он был не абсолютно белым? Я вытерла слёзы и взяла в руки то, что осталось от конверта. Выписанные с таким старанием витиеватые буквы сложились в слова: Моему дорогому другу. Моему любимому Джо. Твоя Элис.

Глава II

Разоблачение

Я умудрилась оставить целым кусок бумаги, на котором была подпись. Всё тело пробирала дрожь. Я обняла себя за плечи. Харон упрямо хранил молчание. Сидел абсолютно неподвижно, даже не потянулся за новой сигаретой. Нашу неловкую тишину нарушил подавший голос Александр, по всей видимости, пришедший в себя, и смена обстановки его ни капли не успокоила:

– Я что, умер?! – Вновь визгливо вопрошал Миллиган. Второй раз умереть весьма сложно. Несмотря на всю трагичность ситуации, я рассмеялась, вытирая при этом слёзы, предательски полившиеся из глаз. Эйч тоже подхватил мой смех, правда, у него он получился более сдержанным. Но у него и истерики не наблюдалось.

– Вы все сумасшедшие – Александр сделал попытку подняться с кровати Эйча и подойти к нам, показывая при этом на каждого из нас пальцем – Вы просто психи. Нельзя устраивать такие… Представления. Дешёвый спектакль! Вы, двое, думаете, я не догадался? У меня были сомнения, но я сам недавно потерял жену, как вы вообще посмели такое проделать. Бессовестные прохвосты! – Продолжал сыпать обвинениями господин Миллиган – Я… я так устал – Александр внезапно прекратил поток возмущений и сел обратно на кровать, спрятав лицо в ладонях. Его плечи затряслись. Я встала со стула и пошатнулась. И снова не заметила движения трамвая. Харон тем временем вытащил из пачки сигарету и с чувством затянулся. Подлец. Всё мне расхлёбывать. Осторожно, держась за стену трамвая, я подошла к плачущему Александру и опустилась перед ним на колени. Медленно отняла его руки от лица. На меня смотрели ярко-синие, как океан глаза, наполненные такой невероятной скорбью, что у меня защемило сердце.