Юрий Мори - Обычное зло

– Почему ты молчишь, Герман… Сергеевич?

Вот убейте меня, голос был неживой. Искусственный. И, в отличие от Степаныча, никаких эмоций даже имитировать не пытался. Интересный шанс.

Я откашлялся. Так себе прозвучало, несолидно, но уж как есть.

– А что я должен сказать?

Произношение у меня было не очень. Несмотря на перестроенную до рождения гортань (да и много чего еще), долгие тренировки и острую необходимость, говорить я ненавидел.

К запахам горелого и цветов добавился неуловимый аромат воды. Да-да, она пахнет даже чистая. Особенно чистая.

Сдается мне, мне морочат голову. Или это такой эксперимент? Посмотрим.

– Кто ты такой? Ты не похож на эти низшие формы разума, у тебя сложная эмоциональная сфера. Из всех, кто попал в… Скалу за последние тысячу циклов, наиболее интересный экземпляр.

– Гм.

А что еще сказать? Приятно, конечно.

– Когда мои создатели умирали, поручено было передать ключи от планеты наиболее подходящему пришельцу.

Совсем интересно. Стало быть, я и…

– Они… члены экипажа мертвы?

– Нет. Глубокая заморозка, но она обратима.

– А что там насчет ключей от Слюны?

Повисло молчание. Судя по всему, неведомый иноземный разум задумался. Или сражается с ордой беспилотников снаружи, или решил помолчать. Главное, чтобы Степаныч не ударил орбитальными орудиями по пирамиде, нехорошо получится.

– Встань в центре зала, – наконец откликнулся голос. Впервые в нем прозвучали какие-то эмоции, но я не совсем уловил их смысл.

В центре так в центре, где наша не пропадала.

Стены исчезли. Я висел в пронизанном лучами пространстве, я видел всю планету, да что там! Я и был всей планетой. Теперь передо мной распахнулось такое знание, что жалкая нейросеть казалась детским рисунком на песке прямо перед тем, как неуверенные кривые линии слижет волна.

Я знал, кто – точнее, что – со мной говорило.

Какая гигантская энергия была мне доступна.

Я видел бессильно долбящие своим жалким оружием в стены несокрушимой Скалы беспилотники.

Ощущал неживой разум корабельного искина.

Мог создавать материки и осушать океаны.

Эта чертова пирамида сделала меня подобным Богу на Слюне. Я мог дать планете жизнь. Мог окончательно разрушить все, превратив в бушующий океан лавы.

А если честно, мне-то хотелось есть. Так всегда бывает от стресса.

– Степаныч, доступ «Сверх один». Перестань барабанить по Скале, мы скоро выйдем.

Понятия не имею, как я до него докричался без общего канала связи, но атака немедленно прекратилась.

– Разморозить экипаж. Они, конечно, низшая форма жизни, – я фыркнул, – но больше приспособлены для дела. Опять же обеды у Эльзы – прелесть.

В полутьме помещения разлился чарующий аромат мяса. Да, вот так гораздо лучше.

– Передаю командование капитану, – сказал я, дождавшись, пока тела выдернут из стен и сложат рядком на полу. – Когда очухается. Это его дело разбираться с командным пунктом планеты, а не мое.

– Передача полномочий? – уточнил голос.

Бурков пошевелился и застонал. Вольски приподнялся на одном локте, обвел мутным взглядом умирающего попугайчика пещеру и вновь рухнул на пол. Ничего, отойдет.

– Да.

– Принято.

Когда мы выбрались наружу, стемнело.

Рой беспилотников уже садился на открытую теперь для всех площадку – грани Скалы будто сдвинулись вниз и растворились в ночном воздухе. Экипаж немного смущался друг друга, все же голые, но слаженно работал, отдавая указания Степанычу через голосовую связь севшего строительного робота. С инопланетным голосом же общался исключительно капитан.

– Герман Сергеевич, давай-ка обновим нейросеть! – наклонилась надо мной Эльза со шприцем в руке. – Иди ко мне, мой хороший!

Я мурлыкнул и с удовольствием потерся загривком о прохладную ногу. Котам всегда приятно внимание низших форм разума.

Особенно, если впереди ужин.

– Где ж вы деньги взяли? По нынешним-то временам… – глава местной администрации завистливо цыкнул зубом.

Профессор наклонился к нему и тихо ответил:

– Фонд Моргана дал. Американцы.

Ему хотелось важно поднять указательный палец, как перед студентами на лекции, но Иван Сергеевич сдержался. За эту привычку его над ним в институте посмеивались, не хватало, чтобы и этот потертый мужичок, невесть за какие заслуги местный начальник, стал хихикать.

Глава кивнул, не отрывая взгляда от раскопа, что-то соображая про себя. Посмотреть было на что: тут тебе и десяток местных работяг, отвлеченных неожиданными деньгами от повседневного пьянства, и экскаватор – вон он застыл с наполовину опущенным ковшом, будто некое древнее чудовище, и суетливый водитель Гришка, переманенный на время экспедиции из леспромхоза, отгоняет самосвал в сторону. Рядом бытовка и на скорую руку сколоченная из досок кухня, над которой вьется дымок. Жизнь кипит.

– Ну если американцы…

Глава сдвинул на затылок кепку и, не стесняясь, с хрустом почесался.

– Завидую. Если чего найдете – дайте хоть глянуть. Может, чего…

Договаривать он стал. Профессор пообещал. Обещать – не жениться, курица не птица. Пора было спроваживать местную власть подальше и смотреть, что там, в центре кургана.

Пока глава важно залезал в ржавый уазик, к профессору подошли сразу двое: помощница Элина, степенно, сознавая свою неимоверную значимость как ассистент кафедры и заместитель начальника экспедиции, и сын Гошка – тот вприпрыжку. Вырвался из города пацан, свобода, вольный ветер. И десять лет, опять же, в его возрасте все хочется делать быстро.

– Па-ап!

– Иван Сергеевич!

И кому первому ответить? А, на работе все-таки…

– Погоди, Гошка. Да, Элина Романовна?

Рутина, все рутина. Почти не слушая помощницу, профессор медленно пошел по направлению к кургану. Здесь, на севере, эта небольшая в общем-то насыпь смотрелась как гора – неправильной формы оплывший конус посреди чистого поля. Слева, вдалеке, чахлый лес, дальше болота. Ближайшая речка – и та километрах в пяти. А сейчас бы окунуться – плевать, что вода холодная даже в августе.

–…и непременно доложить велели, если найдем артефакты. В Фонде люди серьезные, шутить не любят.

Он кивнул на ходу, улыбаясь: Гошка забежал вперед и прыгал на одной ноге, умудряясь сшибать длинной веткой низкие редкие цветы. Кавалерист. Что в детстве самого профессора, что сейчас, в девяностые, – игры одни и те же. Неулыбчивый только мальчишка, но это с годами пройдет.

– Слышишь, казак! Аккуратнее прыгай. Одну коленку уже разбил вчера.

Цветы несли невосполнимые потери, ветка так и свистела в воздухе. От кургана тянуло влажной разрытой землей.

– Иван Сергеевич!

– Да-да, Элина. Я понял. Но вывезти им ничего все равно не позволят.