Дарья Кожевникова - Нечаянный богатырь

Как я мог узнать о том, что именно с волками случилось, не затевая вояж по населенным пунктам с одновременным опросом населения? У меня был такой верный способ: добрести до дома Яги. Потомственная колдунья, гадалка и ясновидящая, она давно числилась в моих ведомостях как научно-оперативный работник. И выдавала мне порой такие подробности чужой жизни, что пришлось с нее даже подписку о неразглашении взять. И ведь ни разу не ошиблась! Только начиная работать, я, случалось, не раз подвергал сомнению бабкины выводы, порой, казалось бы, вообще невозможные. И антинаучные, факт! Но впоследствии жизненный опыт показал мне, что ни один бабкин вывод, как бы парадоксально он ни звучал и каким бы абсурдным способом ни был добыт, подвергать сомнению не стоило. Все было точно, как в банке! В смысле, в официальном таком заведении, а не в бабкиной трехлитровке, где она порой то какие-то зелья замешивала, то настойки делала. Такие же сомнительные, как ее способы добывать информацию, но на пробу столь же качественные. Особенно если не всматриваться сквозь стекло, что там, внутри, плавает. В общем, работником бабка была прекрасным, и был у нее всего один существенный недостаток: уж больно добираться до нее было сложно. Но не сама бабка была тому виной. Нет, это у нее избушка бродячая да норовистая. Хоть за ногу привязывай! И ходит-то тихо, так что порой, находясь внутри, и не заметишь, что она уже куда-то чешет – на цыпочках, что ли? Войдешь к бабке в гости где-нибудь на речном берегу, где она удочки позакидывала, кота своего водными деликатесами побаловать, а выйдешь на какой-нибудь глухой лесной полянке, где из водоемов поблизости только болото. Удочки и все речные дары, естественно, передавали хозяйке прощальный привет. Уж сколько раз бабка свою избу за такие вояжи дрыном охаживала по задним венцам! Да все без толку. Та у нее упрямая и патологически склонная все время где-то бродить. Так что для поисков норовистой твари на курьих ножках бабка мне давно уже специальный компас дала. Сразу показывающий, куда мне идти. И сейчас он неутешительно информировал меня о том, что до бабки мне пилить и пилить. Хорошо, хоть протрезвел я уже настолько, что весло с собой снова не додумался прихватить. С ним, конечно, было бы веселее, но зато без него быстрее и легче.

Долго ли, коротко, но в конце концов набрел я на протоптанную стежку, по которой изба бабку в очередное путешествие унесла. По проторенному пути идти стало уже легче, чем продираться через бурелом. Так что я шел довольно бодрым шагом, периодически поглядывая на компас: не унесло ли дурную избушку еще куда-нибудь, не устарел ли уже мой маршрут? Вот бы эта шагающая лачуга навстречу мне выбрела! Но на этот раз изба оставалась неподвижной. И я понял, почему, сразу же, как только вышел на небольшую полянку, где она решила остановиться на этот раз. Обычно дурная на весь чердак, на этот раз избушка и вовсе оказалась с покосившейся крышей. То есть, наклонилась так, что крыша глядела куда-то в сторону, а сама шлепнулась нижними венцами прямо на землю и вытянула обе свои шкодливые ножки.

– Так, – приближаясь, оценил я ситуацию. И строго потребовал: – А ну-ка, дыхни!

Вместо легкого дуновения из окошка вредная изба с готовностью дала мощный выхлоп из печной трубы, наклоненной как раз в мою сторону, так что я оказался не только окутан винными парами, но еще и сажей запорошен с головы и до самых ног. Вот ведь скотина деревянная! Я сделал попытку отряхнуться, да куда там! Сажа – она въедливая, теперь только мыться да одежду стирать. Хорошо, что на мне хоть был сейчас не официальный мундир с его капризной тканью. Уважая этот предмет одежды, я берегу, так сказать, его честь, в то время как моя собственная репутация давно уж всему поселку известна совсем не с лучшей стороны. Именно по этой причине мы с мундиром стараемся появляться на людях вдвоем пореже.

Дождавшись, пока вокруг меня осядет черное облако, я поднялся на непривычно низкое крылечко сидящей избы и в сердцах пнул несносное жилище по нижнему венцу. Изба в ответ лишь слабо дернула одной вытянутой ножкой, что явно говорило о ее плохом самочувствии – в другое время она попыталась бы огреть меня висящей над дверью табличкой, где значилось: «Дама Яга. Работающая пенсионерка. Снятие сглаза, порчи. Гадание. Часы приема…» Часы приема, ага! Ты бы на этой табличке еще написала, где тебя в эти часы ловить вместе с твоей блудливой жилплощадью!

Догадываясь, что сами жильцы, «дама» со своим котом, тоже сейчас пребывают не в лучшем состоянии, я самостоятельно открыл скрипучую дверь. Медленно, потому что в этот момент думал о том, как неудачно все складывается: сам вчера перебрал, как нечасто бывает, да еще и пришел к нетрезвым помощникам. Хорошая из нас сейчас компания выйдет! Что мы только наработаем!

И действительно, первое, что я увидел, шагнув за дверь, это лежащего на лавке кота. Вон он, даже головы не может поднять! Что же за день вчера такой был, а? Я обвел глазами избу в поисках бабки. Но та сама вдруг нашлась, заорала нечеловеческим голосом, подскочила, а вслед за ней с диким воем взлетел с лавки и кот. Потом оба ломанулись к окну, пытаясь синхронно из него выброситься. И благодаря такой синхронности дружно в нем застряли, в качестве приветствия явив мне свои пятые точки. Одну худенькую, в ворохе складчатых юбок до самых пят, а другую откормленную, увесистую, с толстым хвостом. А уж как при этом орали-то! Хорошо, что наружу, заткнув собою окно, иначе я бы оглох! Но что было хорошо мне, то оказалось худо избушке, которой эти вопли ударили под самую ее нездоровую крышу. Заскрипев от такого издевательства всеми своими бревнами, она сделала попытку перевалиться на другой бок. Я успел схватиться за дверной косяк, благодаря чему устоял, а вот бабка с котом, засевшие в окне не слишком плотно, вывалились из проема внутрь и проехались по полу. Остановились у стены, глядя на меня полными ужаса глазами и пытаясь отползти назад. Куда, интересно? В стену вдавиться? Хорошо хоть орать перестали. Кот теперь подвывал на одной ноте, а бабка тихонько икала, при каждом импульсивном движении являя мне свой фирменный клык с золотой коронкой.

– Да у вас что, глюки у обоих?! – рявкнул я: не хватало еще, чтобы у них действительно крышу снесло, и я в такой трудный для меня час добирался до них впустую!

– Тройчик, ты, что ли? – проскрипела Яга, которой, видимо, мой голос все-таки помог повстречаться с заплутавшим рассудком.

Вообще-то, меня не так зовут. По документам я Павел Павлович Павлов. Ну, а откуда взялось это «Трой», объяснять, я думаю, никому не надо. У провинциалов, в отличие от столичных жителей, так принято: пользоваться не именами, а именно прозвищами. И я, вливаясь в эту жизнь, быстро привык ко всем ее правилам. Настолько, что на Троя теперь отозвался бы гораздо быстрее, чем на Павлика, и даже сам стал так представляться во всех неофициальных случаях. Поэтому подтвердил: