Наит Мерилион - Пятьсот дней на Фрайкопе

Их смех впервые слился воедино, он напомнил Рин оркестр, в котором каждый играл свою мелодию на расстроенном инструменте, и все это создавало общую, до боли в зубах жуткую и обидную какофонию.

– Хватит надо мной издеваться! – Рин попыталась перекричать их.

Но разве может одинокая дудка переиграть целый оркестр?

Одинокая виноватая дудка!

То, что случилось дальше, Рин впоследствии анализировала бесчисленное количество раз и корила себя за срыв. Но никто не знает, могла ли она заставить их молчать иначе. Возможно, если бы закончила медицинский и была практикантом.

Рин не осуждала Оллибол, но разве можно было оставить простую сиделку одну «со всеми остальными» и «одним только Джироламо»?!

Ни образования. Ни железных нервов, как оказалось.

Рин схватила со стола трехлитровую банку с водой и со всей силы швырнула ее об пол – бам! – брызги, осколки, грохот. Рин не думала о безопасности, и это произвело на больных эффект разорвавшегося снаряда. На кухне воцарилась тишина.

А могло быть иначе, это могло стать смертельной ошибкой, спровоцировать агрессивные действия, драку, но Рин в ее день рождения очень сильно повезло.

А может, наконец, подействовал успокоительный чай, который приготовила Оллибол.

Раздался телефонный звонок.

Никогда прежде Рин не вставала перед таким серьезным выбором. Ответить на звонок, оставить тринадцать пациентов одних на кухне, полной осколков посуды, или пропустить мамин звонок в свой день рождения, который она встретила без нее… впервые.

Ответь она маме в тот момент, это могло закончиться чьей-нибудь кровью. Кэрол-Бэрол могла напасть на Мэли, или Дьюк мог вскрыть себе вены…

И Рин пропустила драгоценный звонок. Такой тупой боли она еще не испытывала. Это был худший день рождения в жизни.

Через час все тринадцать человек сидели в гостиной и смотрели любимый фильм про гонки на Фрайкопе. Рин поставила радио няню, чтобы слышать, что происходит в гостиной, и удалилась на кухню – убрать осколки, вымыть посуду.

Конечно, мама не перезвонила.

Бедная мамочка, она, должно быть, отстояла очередь к межфрагментарному телефону, оплатила звонок заранее, а ее глупая, ненадежная дочь не взяла трубку. Рин утерла закатанным рукавом скопившиеся в уголках глаз слезы.

В гостиной все было мирно, Рин собрала осколки, занесла в список покупок новую посуду и теперь мыла тарелки. Возможно, из-за шума воды или шума собственных угнетающих мыслей Рин не услышала, как коляска въехала на кухню.

В одной руке у Джироламо было кухонное полотенце, а вторая потянулась к стопке чистых тарелок.

Рин вздрогнула и покосилась на больного.

– Ты это что…

Рука требовательно зависла в воздухе, сам он не мог взять тарелку (слишком высоко), и Рин ее подала.

Он не смотрел даже на ее правое плечо, молча вытирал тарелки и подавал их обратно. Конечно, в одиночку Рин бы справилась быстрее, но когда кто-то хочет тебе помочь, его нельзя отталкивать, особенно когда это Джироламо. А уж такой жест с его стороны дороже улыбок. Будет что рассказать Оллибол.

– Я не сержусь на тебя, если ты так думаешь, – начала Рин. – Конечно, если бы ты все это не устроил, я бы ответила на мамин звонок.

Джироламо протянул сухую тарелку.

– Да, с тобой непросто, но это понятно. Ты ведь совсем не понимаешь, что творишь.

Джироламо протянул руку за новой тарелкой.

– Знаешь, сегодня мой день рождения, и я должна радоваться… Но в свои двадцать я ощущаю себя на шестьдесят. Я все ждала, когда моя жизнь начнется, а сейчас, кажется, она уже прошла, и осталась у меня только цепочка последовательных действий. А ведь многие и в шестьдесят живут ярко.

Джироламо протянул сухую тарелку.

– Помнишь, как ты разлил уксус на ковер? Я тебя не виню, я сама виновата: за тобой не уследила… Тогда мне это показалось твоей худшей выходкой. Не переношу запах уксуса, и мне столько часов пришлось чистить ковер…

Джироламо протянул руку за новой тарелкой.

– Это был четверг, незадолго до звонка мамы. Это она посоветовала мне развести водой одну ложку нашатыря и две ложки стирального порошка. Так наш ковер был спасен… Я тогда в сердцах сказала маме, что ты похож на уксус – просто невыносим…

Джироламо протянул сухую тарелку.

– А она ответила, что уксус – прекрасный дезинфектор. Вот такая у меня мудрая мамочка… А я сегодня пропустила ее звонок…

Джироламо протянул руку за новой тарелкой.

Они повторяли одно и то же действие уже десять раз, и Рин начала ощущать спокойствие.

– Порой, я не могу объяснить себе, почему… Почему ты усложняешь каждый день моей жизни новыми выходками. Ну почему нельзя было спокойно съесть этот несчастный виноград? Я же для вас старалась. И для тебя в том числе. И вместо того, чтобы жить спокойно, ты делаешь все, чтобы обратить на себя внимание.

Рин хотела было взять тарелку из рук Джироламо, но он ее не отпустил, зажал в руке.

– Эй, ты чего?

Джироламо замычал.

– Что-то не так?

Он вырвал тарелку из рук Рин и поднял ее в воздух.

– Боже… Опять начинается!

Джироламо замычал, и тарелка угрожающе закачалась.

– Ты хочешь мятную конфету?

Враждебное мычание, тарелка качается.

– Я что-то не то сказала?

Джироламо затих.

– Так… – Рин уселась напротив него на корточки. – Я что-то сказала, и ты разозлился?

Тарелка поднялась в воздух.

– Я что-то сказала, и ты обрадовался?

Тарелка опустилась на колени, Рин бросило в дрожь. Неужели он пытался с ней поговорить…

– Подожди… Что же я сказала… Я рассуждала о том, почему ты не ел виноград.

Тарелка вверх. Не то.

– Почему ты усложняешь мне жизнь.

Тарелка на коленях. Тепло!

– Что же ты пытаешься мне сказать? Почему ты можешь усложнять мне жизнь? Вечно хочешь обратить на себя внимание…

Мычание, а за ним улыбка с милыми скобками на щеках. Первая на счету Рин!

– Джироламо! – она бы и хотела вскрикнуть от радости, но вместо этого перешла на шепот. – Ты хочешь обратить на себя внимание, чтобы что-то сказать мне?

Тарелка осталась на коленях, а улыбка на лице.

– Ты что… все понимаешь?

Хлопнула входная дверь. Вернулась Оллибол.

– Я сейчас ее встречу, и мы вместе поговорим с тобой.

Тарелка поднялась в воздух и тут же полетела на пол. Но теперь Рин хватило ее одной, чтобы понять желание пациента.

В жизни Рин происходило так мало событий, что ей не составило труда сопоставить фразу сгустка «Обрати внимание, Рин» с тем фактом, что Джироламо потребовал от нее того же.

Возможно, он использовал весь остаточный запас силы, чтобы материализовать послание в виде сгустка. Хорошо, что отныне ему не надо объясняться с помощью силы; сейчас у Джироламо в руках был фонарик, который Рин отыскала на чердаке, и ничто не могло ей теперь помешать оказать помощь, в которой он, судя по всему, нуждался.