Наит Мерилион - Пятьсот дней на Фрайкопе

– Да. Да. Да.

– Я почти все поняла, Джироламо… Один вопрос… Зачем ты позвал меня?

– Помочь. Мне.

– Помочь тебе в чем?

– Исправить это.

Рин позволила себе рассмеяться. Вообще, конечно, приличные люди не смеются над мечтами других, но это был не тот случай.

– Как, Джироламо? Я не маг! Я не рождена, чтобы коснуться источника… – Рин осеклась.

Только что, она сама сказала, что расстояние до источника зависит от человека…

– Это что же… Я могу научиться строить мост от своей двери?

– Да.

– Я что… смогу коснуться источника?! Джироламо… Но как? Мне двадцать лет! Я все упустила! У нас на Кальсао есть Передатчики, они говорят, что…

– Кальсао. Пропаганда. Война.

– Какая война? О чем ты?

– Фрайкоп. Чистые маги. Хотят фрагменты. Кальсао. Слабые маги. Грязная кровь. Мало силы. Кальсао. Завоевать.

Рин чуть было не вывалилась из двери, страх намертво вцепился в горло.

– Моя мама…

– Ты. Помогать. Мне. И мама. Жить.

– Господи, но как я помогу тебе?

– Завтра. Сегодня трудно. Мозг. Не держит.

– Джироламо…

– Нет паники. Все смочь.

– Один, два, три, четыре, пять, шесть…

– Что?

– Мне нужно считать, чтобы не умереть от страха. Моя мама… Семь, восемь, девять.

– Рин. Идеальный выбор. Нет паники.

– Я самый глупый выбор, Джироламо! Я ничего не умею! Я впервые вижу источник! – Рин старалась считать, но все время выпадала из спасительной арифметики.

– Мне надо. Построить мост к источнику.

– Построй, пожалуйста, построй!

– Я. Выжжен. Но другой человек пустить меня. По своему мосту.

– Отлично! Я все поняла! Мы найдем этого человека.

– Я нашел. Ты.

Приличные люди не сквернословят. И Рин сделала это про себя, но взглянула на сгусток так, чтобы он все понял!

–Твоя дверь. Экватор. Я научить тебя.

– Это… возможно?

– Да. Все. Ухожу.

– Джироламо… Подожди…

– Завтра. Здесь же.

– Да, я буду. Один вопрос. Раньше… Сколько шагов тебе требовалось сделать до источника?

Рин просто хотелось понять, каким был Джироламо. Разве можно теперь, после увиденного, доверять чистокровному магу? Может, он хочет коснуться источника в своих корыстных целях? Мама учила доверять людям, но у Рин в крови текло недоверие. Наверное, из-за папы.

– Один шаг.

Дверь Джироламо погасла.

Мама говорила, что неосторожными вопросами можно ранить человека, что лучше не лезть в душу тому, кто сам ее не открыл. А Рин своим вопросом, конечно, сделала Джироламо очень больно, заставив его вспомнить о былом величии.

И хоть она страшно себя за это винила, одно теперь знала точно: если его от источника отделял один только шаг, а он при этом имел чистую кровь, значит, он любил свое дело и был трудолюбив. А влюбленные в дело гораздо реже оказываются подлецами.

Рин вот любила считать.

Постучать в комнату Джироламо два раза вместо привычных четырех от нетерпения. Войти. Закрыть дверь, открыть и снова закрыть.

Первое – проверить, не собирается ли он… Рин остановилась. Привычная цепочка действий устарела, ведь ей отныне не требовалось проверять, собирается ли он напасть.

– Доброе утро… Завтрак готов, – она еле сдержала улыбку. – Кофе?

Больной уже сидел в коляске с фонариком в руках. Он посмотрел ей в правое плечо, фонарик дернулся снизу вверх.

– Можно тебя расчесать?

«Нет».

– Можно тебя расчесать?

«Нет».

– Можно тебя расчесать? Прости! Это само… Просто все резко изменилось… А любые изменения даются мне трудно. Даже такие хорошие. Ты понимаешь?

«Да».

Жаль, Оллибол нельзя рассказать обо всем, что случилось, о том, что Джироламо отныне самый прекрасный пациент, что с ним можно разговаривать с помощью фонарика… Она бы так обрадовалась.

Вчера подруга вернулась без обещанной бутылки вина, что к лучшему, потому что Рин была занята Джироламо, а Оллибол сильно устала и пораньше легла спать. Она еще не успела рассказать Рин, зачем ее вызывали в департамент. Непременно расскажет сегодня.

Лестницы в доме милости были двух видов. Одна – узкая со ступенями – предназначалась для передвижения персонала. Другая – пандус – для транспортировки больных. Рин всегда сама спускала и поднимала Джироламо, но сегодня что-то поменялось, он нетерпеливо щелкнул пальцами, привлекая внимание к себе.

– Что такое? Забыл что-то в комнате?

Джироламо указал Рин на лестницу со ступенями.

– Мы не можем спуститься по ней. Твоя коляска даже не поместится.

Но пациент снова указал ей на лестницу со ступенями.

– Хочешь, чтобы я спустилась по ней?

Джироламо постучал пальцами себе по лбу. Теперь Рин знала, это значит: «Рин. Хороший. Мозг».

И Джироламо покрутил колеса каталки сам.

Если бы Рин была врачом, она бы обязательно отметила этот факт как положительный. Ведь у выжженных магов не так часто появляются желания, а здесь была четкая инициатива что-то сделать самому, даже такую мелочь, как спуститься по лестнице. Но ведь все начинается с мелочей. И уж если Джироламо может теперь сам передвигаться между этажами, то и Рин сможет построить хотя бы сантиметр моста к источнику.

Завтрак прошел превосходно, за исключением чрезмерно угрюмого настроения Оллибол, и это не давало Рин покоя. Что же такого сказали ей в департаменте? Она обязательно спросит у нее, когда они останутся наедине… А пока Рин всячески пыталась встретиться взглядом с подругой, чтобы, обнаружив в ее глазах привычный озорной блеск, перестать нервничать так сильно.

– Тебе вкусно, Оллибол?

– Да, спасибо.

И еще через пару минут.

– Еще кофе?

– Нет, спасибо.

И еще чуть погодя.

– Может, еще кофе?

Но Оллибол старалась не смотреть на Рин.

– Я вчера пропустила мамин звонок. Были проблемы за ужином… Мне нужно сходить на станцию связи. Хочу позвонить домой.

– Сходи, Рин. Я побуду со всеми.

– Оллибол, все в порядке?

Рин пришлось повторить вопрос, потому что Оллибол слишком погрузилась в неведомые мрачные мысли.

– Если все хорошо, я схожу на станцию после прогулки…

– Нет, иди прямо сейчас. После обеда обещали повышенную туманность.

Рассказать маме по телефону обо всем, что случилось, Рин не могла, но несколько раз, делая очень многозначительные паузы, повторила: «Мамочка, я напишу тебе письмо. Отправлю завтра же».

«Все будет хорошо, Рин! И голос у тебя очень радостный… Я буду ждать письма».

Ничто не воодушевляло на жизнь так, как разговор с мамой. И пятнадцати минут хватило, чтобы у Рин за спиной в очередной раз выросли крылья, сотканные из маминых предсказаний. И теперь ей было, куда на них лететь.

На обратном пути она забрала туфли для Оллибол, которые та, конечно, забыла захватить. Купила букет фиалок для Мэли (лучше поздравить поздно, чем никогда), захватила дополнительную порцию успокоительного.