Ольга Грин - Кондитерская Лавка

Интересно, в какой момент идея порыться в женской косметичке перестает быть позорной для мужчины? В какой момент мозг, до сего времени с яростью бойцового петуха отрицавший все, что связано со словосочетаниями «мужская гигиеничка», вдруг подал сигнал мощной волосатой лапище поднести к щетинистому лицу спонж из пудренницы? Это явно какой-то сбой в системе.

Дергаясь в предвкушении экзорцизма, выступающие завертели головами, снабжая соленой влагой сальных волос и лбов всех, аналогично брыкающихся у сцены зрителей. Я-в -корсете заунывно взвыла. Я-в-зрительном-зале бухнулась в кресло, задыхаясь от хохота, который упорно поглощал гром «музыки».

Рядом со мной таращило костлявого патлатого парня с выбритыми висками. Прихлебывая из бутылки, он что-то вопил, еле стоя на ногах, и вонял тухлятиной. Заметив меня, он, томно приспустив веки, сел рядом и что-то залопотал (то есть, подобно рыбке, пооткрывал рот, наполненный кошмаром стоматолога, но речь его утонула в дьявольском грохоте).

– Чего тебе надо, придурок? – лучезарно улыбнувшись, спросила я, зная, что он все равно ничего не услышит.

Он что-то прокричал в ответ.

– Что? Засунуть мой левый ботинок тебе в глотку? Ты такой романтик! – фыркнула я.

И на моих последних словах резко заглохла музыка.

Я взглянула на сцену. Гитарист прыгнул в толпу, которая (как жаль!) не расступилась. Барабанщик швырнул палочки в зал и, судя по сочному «ай!», попал кому-то в яблочко.

В наступившей тишине я услышала залихватское «а ты ничё цыпочка», адресованное мне моим неприятным собеседником.

Я встала и пнула его в коленку.

И проснулась.

В своей квартире. В комнате с простыми белыми стенами, на обычном мягком розовом пледе. А рядом не было Снежка, мягко массировавшего мне голову.

Мне даже стало немного одиноко без него.

В окно бил яркий солнечный свет. Я выглянула наружу: никакого огромного тополя у стены моего дома не было, улица поблескивала от утреннего инея, кутающиеся в пуховики прохожие ясно давали понять, что до теплого мая, как до Пекина на скейте, а моя комната сияла абсолютной нормальностью. Как же я по ней соскучилась!

Я схватила телефон и открыла список контактов. Все на месте: мама, Витя и куча фамилий, помещенных мною сюда по долгу службы. Добро пожаловать в реальную жизнь!

– Алло, мам! Привет! Как дела? – затарахтела я в трубку, едва заслышав мамино ленивое «привет».

– Пока не родила… а, нет, родила. Вот же растяжки. И пузо обвисшее. И мне не двадцать, – изрекла мама и зевнула.

– Я так рада тебя слышать! – из моей глотки вырвался, возможно, излишний восторг.

– Алис, сегодня, конечно, выходной, но к завтраку принято готовить кофе, а не мартини, – философским тоном заметила мама, и, судя по довольному причмокиванию, сама пригубила оный.

– А ты сама-то прям кофе пьешь?

– Маме все можно. Мама выжила в 90-е.

Мамина любимая фраза.

– Так что не учи мать завтракать, – доброжелательно продолжила она и набулькала себе еще зелья.

Моя мама знает толк во времяпрепровождении. Окончательно развязал ей руки выход на пенсию. Под папиным спонсорством она кутила по полной.

Подъем у нее планировался в 10. Завтрак до 11. Потом фитнес под старые видеозаписи аэробики. Ииииии… время шальной императрицы до встречи папы с работы с видом благочестивой супруги. Актерским талантом боженька матушку наделил щедро, вероятно, даже кого-нибудь ради этого обделив. Возможно, конкретно Кристен Стюарт.

Ей-богу, я не знаю откуда в матушке столько энергии. Видимо, остался запас с неотгуленной и заполненной детьми молодости. Ну, а что? Наши матери ухитрились выжить в лихие 90-е и пережить нулевые, вырастив нас и не умерев от голода. Так что сегодня им по праву можно все и даже бить людей. Я никак не могу взять в толк, каким образом после всего этого у них сохранился такого размера оптимизм. Если судить по моей матери, она его не только сохранила, но преумножила, напичкала стероидами, надула до размеров тираннозавра и научила танцевать джигу.

– Мне приснился такой непонятный сон, как будто я играю в рок-группе, у меня есть черный кот и жертвенник.

Мама хихикнула:

– Позвони своей племяннику, он как раз сейчас этим промышляет. Всем подросткам кажется, что они капец какие уникальные, а на деле – каждый их поступок описан в любой книжке по психологии пубертатного периода.

Мама встревает по психологии. С чувством, с толком и наслаждением, так же, как пьет сейчас свой утренний допинг.

– А если тебе снится сон, в котором тебе снится сон, и ты понимаешь, что все это – сон во сне?

– У осознанных сновидений есть две трактовки. Первая: твой мозг слишком крут, чтобы принимать сновидения за правду. Вторая: ты попала в параллельные измерения.

– Это как?

– А фиг знает. Найди эзотерика. Я всего лишь цитирую гугл, – мама хлебнула и сочно зачавкала, – всё, я ем.

Гугл, мать его… Ведь все было настолько реальным! И что тогда из того дня было реальностью? Ходили ли мы с Витей на романтическое свидание? И связано ли его нетипичное поведение с тем, что это был всего лишь сон?

Я набрала номер Вити.

– Котеночек, привет! – радостно замурлыкал он.

– Привет… эээ… зайчик. Слушай. Вчерашний вечер был такой классный! А ты как думаешь?

Я решила не использовать факты, чтобы не спровоцировать вызов санитаров.

– О! Вечер был изумительный! Мне так жаль, что пришлось тебя оставить возле Лавки! Но я обещаю, что больше не брошу тебя! Буду настаивать на своем.

«…на своем удобрении, наваленном от страха перед материнским гневом», – злорадно подумала я.

Так, стоп!

– Лавка?! «Кондитерская Лавка»?!

– Ну да…

Но я уже положила трубку.

Если я и вправду туда заходила, то почему не помню, как я добралась домой? Я имею в виду, в реальности. Я заснула там и далее видела только сон. Я же, черт побери, должна была как-то телепортироваться на свою подушку, на которой проснулась сейчас. Этот вопрос затмил все остальные, которые тут же принялись наваливаться на меня, подобно чокнутым регбистам. Не может же человек уснуть, успеть насладиться наиреальнейшим сном и чудесным образом оказаться в другом месте. Что-то неладное добавляют в местные булочки… Но я сомневаюсь, что девушка, работающая в Лавке, пусть и достаточно странная барышня, устоит перед соблазном покрутить пальцем у виска, когда я затяну байку об альтернативной мне.

Я посмотрела на себя в зеркало, боясь увидеть готическое нечто в козлячьей футболке. Ан нет. Вот моя блузка, вот моя приличная стрижка – вся полноценная я на месте. Это радует. Не радует только легкая степень амнезии.

Мне не хотелось ни есть, ни пить – на кухню я заглянула лишь для того, чтобы убедиться в ее солнечности и отсутствии пучков сушеной зелени. Я дома. Все хорошо.