Зосима Тилль - Дама без изюма / Кое-где

«Ничего не поделаешь, Москва – город дорогой, да и эти пять килограммов мне явно лишние», – говорила она себе, возвращаясь в привычный статус Золушки, и, как второго пришествия, принималась ждать новых выплат. Да, Москва – город не из дешёвых. Москва – глобальная ярмарка тщеславия, явственное воплощение всероссийской центростремительности, так точно сформулированной в чеховских «Трёх сёстрах»: «В Москву! В Москву!..» Каждый житель отдалённого хутора мечтает перебраться в деревню. Поселившись в деревне, следующей целью он ставит себе село. Освоившись в селе, мечтает о райцентре, из райцентра рвётся в центр уже областной. И вот тогда уже верхом его мечтаний становится столица, в которой он, продав всё нажитое ранее трудом разной степени честности, стремится купить себе какой-никакой, но собственный угол. Как только в его паспорте на соответствующей странице появляется заветный штемпель о постоянной московской регистрации, он может с полным правом считать, что жизнь удалась, что он – москвич, хотя в душе его так и живёт житель Богом забытого хутора, мечтавший когда-то перебраться в деревню. Поэтому Москва – город, который никого не любит. К последнему, впрочем, Кире было не привыкать.

Любили ли её? Разменяв пятый десяток лет, она была уже твёрдо уверена, что нет. У людей, случавшихся в её жизни, к ней всегда было потребительское отношение. Хотя одна история всё-таки выбивается из общего ряда. Когда Кире было лет пятнадцать, она ушла из дома. Из-за отчима. Приставал. К отцу не пошла – у него на тот момент отношения начинались, и она не хотела быть помехой. К Мусе тоже – там свои проблемы были. Кире ничего не оставалось, кроме как податься к подруге, которая на том отрезке жизни заменяла ей сестру. В подружкином дворе жил парень – намного старше Киры, и, слово за слово, между ними пробежала искра. В итоге как-то раз его мать пришла к матери подруги и после долгого разговора забрала Киру жить к себе.

Такого отношения Кира больше в жизни не встречала. Ни грубого слова, ни упрёка. Школу окончила у них. Паренёк за столько времени её даже пальцем не тронул, а потом начал резко встречаться с той самой сестрой-подругой. Кира тогда уже смогла жить самостоятельно и ушла, а через месяц общие друзья сказали, что его больше нет. Как оказалось, он знал, что ему предстоит сложная операция, с которой живым он может не вернуться.

На похоронах его мать отдала Кире треугольником сложенное письмо. Сказала: «Он велел отдать, если не вернётся…» А в письме было столько нежности и извинений. Что подвёл, что разрыв был специально, чтобы ей потом не так больно было. Вот такие были отношения… А больше вспышек в её жизни не было. Только «пакеты», сквозь дырки в которых выпирали сплошь кулаки побоев и приёмные покои травмпунктов.

Кира уже готовилась отдаться Морфею, когда телефонная трубка взорвала тишину саларьевской «однушки» высокочастотным рингтоном мессенджера. Звонил муж. Был неожиданно нетрезв. Говорил несвязно, тянул слова и глотал окончания. Начал традиционно с упрёков в долгом отъезде и в отсутствии перспектив воссоединить семейство в близлежащей перспективе. Потом перешёл на «свежатинку».

– Как ты считаешь, образование сильнее где? В столице или здесь у нас? – сделал он заход издалека. По всему было понятно, что эту «домашнюю заготовку» он обмозговал заранее, – Я тут подумал, а почему бы Тоське с Женькой не перевестись учиться к тебе. Вам втроём там, по-любому, веселее будет. У девчонок в столице перспектив-то сто пудов побольше будет. А там и я к вам подтянусь, только дела здесь кое-какие доделаю…

Сказать, что Кира была ошарашена таким заходом – всё равно, что ничего не сказать. К такому повороту событий она была явно не готова. К тому же не для того она так долго замышляла и готовила свой «побег».

– Послушай, а как же Тоськина ипотека? Да и Женьке рожать со дня на день. Тем более у неё муж. Как он воспримет её переезд?

– Муж объелся груш, – супруг пьяно гоготнул в трубку, – Да и рожать в Москве лучше, чем у нас. В Москве врачи лучше и условия круче. Я по телевизору тут видел…

Внезапно с той стороны трубки отдалённо донёсся мяукающий женский голос: «Котик! Ну, ты там скоро? Хватит отдыхать, девушки уже легли и просят! Я горю…»

– Вот чёрт, – пьяно ругнулся в трубку супруг и связь оборвалась.

Кира несколько раз пыталась перенабрать, но «абонент» был уже «не абонент». Не понимая, что вообще происходит, и несмотря на поздний час, она набрала номер Тоськи.

– Привет! Папу позови к трубке, пожалуйста! Никак не могу ему прозвониться, видимо телефон разрядился.

– Привет, а папы дома нет.

– А куда он ушёл?

– Кира, ты что, дура? Он, как ты уехала, дома практически вообще не появляется! Так, только переодеваться иногда заходит, да пожрать… – голос Тоськи был непривычно дерзок, – Ты вообще понимаешь, что ты с нами натворила? Ты своим отъездом нам всю семью разрушила! Взорвала! Он, если раньше и гулял, то тайком, урывками. Без вреда для семьи, а теперь вообще с катушек слетел! Проклинаю тебя!!!

– Как гулял? Мы же с ним… Уже лет пять как… Ровно брат с сестрой… Проблемы у него… Тося, ты в своём уме?

– Это ты с «глузду зъихав»! Только с тобой у него проблемы! На всех у него стоит, только на тебя не стоит! А ты что, не знала? «Дура!» – прокричала Тоська, будто в истерике, и повесила трубку.

Минут двадцать по окончании разговора Кира сидела, уставившись в одну точку, после чего встала, прошла к холодильнику и достала бутылку водки. Отвинтив пробку, она налила себе полный стакан и подошла к зеркалу.

– Кто ты, незнакомец? Но кто бы ты ни был, за тебя! – обращаясь к своему отражению, промолвила Кира и дзинькнула ободком стакана о стекло.

Сделав глоток на добрую половину и откашлявшись, она продолжила:

– Как часто ты, смотрясь в зеркало, задаёшь себе этот вопрос? Я – ежедневно.

Кира достала телефон и посмотрела на часы. Дисплей показывал одну минуту первого.

– Здравствуй, Новый день! Прости, кофе сваришь сам. Я ищу новую маску. Моя маска – Благочестие.

Почему-то Кира питала слабость к душевнобольным. Однажды в детстве, хотя это было уже отрочество, дабы доказать что-то маме (хотя скорее всего только себе) она примкнула к армии инакомыслящих. Потом носила еду собратьям, с ужасом наблюдала как «сёстры» удовлетворяли сексуальные потребности инакопроходящих особей мужского пола, покупающих себе за пачку сигарет отождествление с Аполлоном, просунутым между решёток психбольницы.

Кира приподняла стакан и осушила половину от оставшегося.

– Мне там было настолько весело, что я изгрызла три матраца в порывах ночного безудержного веселья, когда «сёстры» хотели «подружиться». В эти моменты я благодарила всё на свете за то, что хоть целомудрие я потеряла не тут… Но это отдельная история.