Евгений Курагин - Печать Каульмэ

– Здравствуйте, Мария Александровна, – поздоровался Бурьйин, коснувшись пальцами края своей шляпы. – Лаврентий Эдмундович?

– Присаживайтесь, мой старый друг. – Гурявин указал на заднее сиденье шессера. – Признаться честно, мы вас заждались.

– Служба есть служба и от нее никуда не денешься, – проговорил капитан, захлопнув за собой дверцу.

– А теперь рассказывайте. – Магистр повернулся вполоборота, на его лице запечатлелась крайняя заинтересованность.

– Должен сказать, что разочарую вас, Лаврентий Эдмундович. Как всегда, никто никого не видел и почти ничего не слышал, – начал Бурьйин, по привычке, а не из-за необходимости, доставая блокнот с карандашом. – Задержанные нами предполагаемые очевидцы весь вечер распивали эм-м-м… алкогольные напитки и никого подозрительного не заметили. Сейчас они в «летнем лагере», так что, если хотите, если есть необходимость с ними пообщаться, могу устроить.

– Давайте дальше.

– Эм-м-м… семейная пара, проживающая этажом ниже, в свою очередь, также никого подозрительного не видела. А старик с первого этажа, оказывается, спал как младенец. Были также опрошены жильцы соседних домов, но и тут похвастаться нечем. Замечу, что мои люди при содействии адептов обоих Бюро обшарили каждый уголок и подворотню вокруг треклятого дома и не нашли ничего достойного внимания. Еще хочу добавить: по моим данным никто из временно задержанных не имеет наличия печатей и никогда не был уличен в пособничестве или симпатиям к искаженным.

– Продолжайте, – кивнул магистр.

– Но есть любопытный факт, – пробормотал Бурьйин. Кажется, он до последнего сомневался, стоит ли упоминать о такой мелочи, – почти все жильцы слышали громкий монотонный стук. – Говоря это, он выбил короткую дробь карандашом на тисненой обложке блокнота из свиной кожи.

– Больше ничего? – Интерес Гурявина никуда не пропал, а только усилился.

– Ничего, если не считать, что один задержанный, из тех самых выпивох, принял стук за очень тяжелые, как он выразился, шаги.

– Шаги? – повторил магистр, вскинув левую бровь. А потом вновь обратился к Бурьйину: – а что по поводу происшествия на дороге, нашли водителя шессера?

– Здесь тоже ничего. След потерялся в лесу. Что касается, самого транспорта, то его отбуксировали в парк третьего отделения.

– В таком случае, мой друг, у меня к вам будет еще одна просьба.

– Какая? – Бурьйин пригладил редкие волосы пятерней.

– Я бы хотел просить вас прокатиться вместе с нами, Марией Александровной и мной, к Старому мосту. Как вы на это смотрите?

– Вы уверены? – спросил капитан жандармерии, по-видимому, питая надежду, что магистр передумает, или просто пошутил.

– Да, Николай Степанович. Уверен.

За все время Мария не произнесла ни слова. Она выкурила сигарету, попутно думая о том, что ей сказал Гурявин, пока они оставались наедине: отнюдь не магистры, но печатники истинные защитники этого хрупкого мира! «Вам, Мария Александровна, вам и таким как вы печатникам, на самом деле открыто куда больше, чем нам, магистрам. Вспомнить даже эту девочку, в жизни которой было крайне мало ярких, по-настоящему счастливых моментов. После пожара печатники оградили Викторию от беса, вселившегося в нее, и фактически спасли от неминуемой гибели не только ее, но и окружающих ее людей. Благодаря вам жизнь девочки снова спасена. И это только единичный случай. А теперь представьте, сколько жизней спасают печатники каждый день по всему миру. И это не говоря о других, не менее важных обязанностях, возложенных на вас, печатников».

– Демоны, как и бесы, окружают нас всегда и везде, – говорил Гурявин, – они в нас самих! – словно в подтверждение своих слов, он показал открытую ладонь, на которой то проявлялись, то исчезали всевозможных размеров и форм образования, напоминающие чернильные кляксы. – Благодаря вашим усилиям человек теперь может не только защищаться от порождений тьмы, но и управлять ими!

По факту все началось на заре мироздания, но мы все в своих умах ведем отчет от так называемой Большой реформы. С тех пор в каждом университете, в том числе и Соболевском, на слуху имя Сыргина как главного реформатора того времени и главного защитника нашего мира. В свое время, почти двести лет назад, Сыргин создал свой алфавит всевозможных печатей, многими из которых пользуются и по сей день. Ему приписывают и создание печати Каульмэ, способной разрушать любую печать. Не одно столетие о тайной печати ходили лишь слухи, превратившиеся в своеобразные легенды. И возникает вопрос: а все ли мы знаем?

До этой Большой реформы магистров практически не существовало, и вся тяжесть ложилась на плечи печатников. И должен сказать, за прошедшие с тех пор века немногое изменилось. Мы по-прежнему зависим от вас, печатников, и сейчас еще в еще большей степени, чем когда-либо.

После слов Гурявина девушке пришлось многое переосмыслить. Демоны, бесы, печатники, магистры, сама суть Верховной палаты, стоящей над обеими организациями, и еще многое другое. Она, наверное, впервые задумалась об истинном предназначении печатников и о их влиянии на весь мир.

Мещанская, 20:24

Старый мост в действительности оказался не таким уж и старым, хотя два современных шессера на нем едва ли смогут разминуться. Тут дело в другом. Выше по течению реки, буквально в двух километрах, красовался великолепный, современный мост, подсвеченный фонарями, с автономными детрансформаторами и двухполосным движением. Мария вспомнила, что совсем недавно она с бригадой печатников выезжала туда на проверку. На всех свинцовых блоках, в которые были помещены демоны, выкованы горящие золотом три печати подчинения. Одна не давала низшему демону вырваться из блока, а две других, работая как насос, выкачивали из него энергию, тем самым питая лампы дневного света и прочие приспособления.

Бурьйин отозвал магистра в сторону, и пока они о чем-то разговаривали, Мария, опершись о каменные, отшлифованные ветром и временем перила моста, смотрела на черные воды Ольги. Небольшие суденышки, баркасы и рыбацкие лодки, пришвартованные вдоль речных причалов, покачивались на волнах. Крик ночных птиц в густых кронах плакучих ив, пение лягушек и шум камыша вносили в душу Марии некоторое умиротворение, заставляли на мгновение забыться, отринуть действительность, в которую ее ввергли три года назад.

Мария вспомнила, как оказалась в отдельном кабинете наедине с двумя мужчинами, одним из которых был Ермак Васильевич Кощин, и немолодой, но красивой, ухоженной женщиной в строгом костюме, дымившей папиросой. Звали эту женщину Екатерина Анатольевна Брунхайг, и оба мужчины обращались к ней с большим почтением.