Ксения Чайкова - Привет из прошлого

Как оказалось, зря.

Сколько раз потом я проклинала себя за преступное равнодушие! Ведь чувствовала, чувствовала, что что-то не так! Под покровом ночи могла собрать свои манатки да пуститься наутёк или, по крайней мере, подготовиться к обороне. Но нет! Философски-меланхоличное состояние, в которое я впала после визита незваного гостя, предпочитало подсовывать в мою бедовую голову размышления о высоких материях и просто не допускало мысли о возможном нападении. И то – порастеряла я хватку. Слишком уж давно меня не ловили, не разыскивали по скудным приметам на постоялых дворах, не травили собаками и не пытались взять с боем и не обязательно живой. Лет десять назад слабого дуновения ветерка достаточно было, чтобы сняться с места (очень редко насиженного) и лететь куда глаза глядят, спасая не накопленное в жизненных перипетиях барахло, а собственную шкуру, и потому безжалостно бросая всё, что может помешать побегу. А теперь… Обленилась, обросла добром всяческим: и кадушки самые лучшие, просмоленные да вываренные в соляном растворе, купила, и маслята маринованные еще с той зимы в подполе остались, и крышу только-только перекрыла, и кур завела, причем породистых, хохлатых, пёстропёрых, несущих яйца в коричневой пятнистой скорлупе… Ну и чуть не сложила голову дурную за курей да кадушки свои просмоленные. Поделом мне.

Пробуждение было весьма неприятным. Намного хуже, чем накануне.

На мужских руках просыпаться мне нравится, весьма. Но только если эти руки с любовью и нежностью переносят из тёплой постели в нагретый солнцем гамак. А вот если они с силой, достойной лучшего применения, хватают за горло и зажимают рот – тут уж не до приятственных ощущений. Особенно когда одна из незнакомых ладоней, отпустив шею, обхватывает за ноги и пытается стянуть с постели вместе с одеялом.

Не так, отнюдь не так стоит начинать свой день.

Я трепыхнулась и, поняв, что хватка слегка ослабла, задергалась сильнее. Вырвалась, брякнулась на пол, злобно зашипев сквозь стиснутые зубы от резкой боли, передёрнувшей позвоночник и плечи, и скинула с головы одеяло. Есть у меня такая привычка – наглухо во сне заматываться, ох и недобрую же службу она мне сегодня сослужила…

Надо мной суетились двое. «Грабители, всего лишь дурачки-грабители», – ещё успела с облегчением подумать я. И впрямь – небольшая добротная избушка в лесу, одинокая хозяйка, не держащая даже цепного пса… Что может быть легче подобной добычи? Руки уже сами собой зашевелились, готовясь к повелительной жестикуляции, губы зашептали привычные, намертво въевшиеся в память слова, когда я вдруг в упор встретилась глазами с одним из нападавших. Что-то невыносимо близкое, родное сквозануло из них, и я, ошалев от удивления, поперхнулась и зашлась в сухом надсадном кашле. Где-то я уже видела этот взгляд. Где только вот? Где?

Времени на долгие раздумья мне не дали. Воспользовавшись внезапным ступором жертвы, второй разбойник «приласкал» меня чем-то по голове. Перед глазами поплыли жёлтые круги, в ушах зашумело, и я, уже не соображая толком ничего, выдохнула один длинный свистящий звук. Нестерпимо, но привычно засвербело в горле, я сделала глубокий вдох, задержала дыхание и, мысленно отсчитав ровно три толчка заходящегося в трепыхании сердца, открыла рот. Из него стремительным потоком вырвались мириады черных мушек. Отличное заклинание – короткое, зрелищное, жаль только, что сил много забирает. Впрочем, для внезапного нападения (или хоть какой-то обороны) в самый раз.

Наколдованные твари безжалостным роем атаковали грабителей. Парень с напугавшими меня глазами повел себя вполне предсказуемо: подпрыгнул, дико размахивая руками, завизжал дурниной, заскакал как подстреленный, сметая немудрящие предметы обстановки на пол и на себя и от этого паникуя еще больше. Зато его коллега по преступному ремеслу истерике не поддался: он сплюнул, коротко взвыл что-то сквозь стиснутые зубы и простёр вперёд руку.

И на меня упало солнце. Такой невыносимый жар просто невозможно вообразить. Тяжёлая, жгучая масса залепила нос и рот, лишая возможности вздохнуть. Дикая боль затопила все мое существо. Она была не давней моей подругой и помощницей, а злостной мучительницей, лишь терзающей, но не дающей сил. Из горла рвался крик, но сведенные судорогой челюсти не повиновались, равно как и руки с ногами, бессильно уронившие мое тело на пол почти на сапоги странного и страшного человека.

– Держи ее, Вэл! – крикнул он, продолжая с расчётливой хладнокровной жестокостью жечь меня невидимым огнем. – Да не бойся ты этих мушек, они наморочены!

Наморочены? Ха! Как бы не так! Какие-никакие, а силы у меня еще оставались. Кое-как приведя в порядок панически расползающиеся мысли и собрав волю в кулак, я коротко свистнула и вновь открыла рот, заранее морщась от ожидаемой щекотки в горле.

Противники мои были не слишком умны и наблюдательны. Иначе не позволили бы повторить заклятье, попросту надавав мне пощёчин или заткнув рот всем, что подвернулось под руки. Однако они этого сделать не догадались, за что и поплатились: во второй раз на волю вырвались не просто страшные, а еще и кусачие мушки.

– Луноликая [2] Луноликая, Прекраснейшая, Всесушая – самые популярные из множества имён богини, которая, по мнению осигорцев, сотворила и мир, и всех населяющих его живых существ. Она традиционно считается покровительницей паладинов и дарует им силы для сотворения чудес в её славу. , помоги нам! – взвыл мужчина, шарахаясь в сторону. Его подельник, не стал дожидаться божьей помощи и взял собственное спасение в свои руки: он малодушно метнулся из спальни вон и плотно притворил за собой дверь. Еще и стулом её подпёр, судя по звукам, и начал толкать с той же целью стол.

Паче чаяния, Пресветлая услыхала вопли мерзавца: ослабший было жар нахлынул с новой силой, я, не в силах сдерживаться, дико завизжала от безумной боли и, кое-как удерживаясь на зыбком краю сознания, начала вслух выкрикивать разрозненные слова разных заклинаний в робкой надежде в конце концов выдать что-нибудь стоящее.

– Держи! Вяжи! Вэл, да где ж ты, паршивец! Выдеру! – отвечал своими «заклинаниями» взломщик. Оные, к стыду, оказались куда более действенными, чем мои: на вопли старшего товарища набежал пристыженный и переполошенный молодой и с усердием, достойным лучшего применения, отоварил меня по затылку моей же сковородкой, видать, унесенной с припёка.

Мир покачнулся, шаловливо подмигнул и опрокинулся навзничь.

Шишка вздулась на славу. Мне даже ощупывать голову не надо было, чтобы убедиться – оригинальное новообразование вполне способно потягаться размерами с мужским кулаком. Впрочем, размахивать руками мне никто не позволил: запястья стягивала тонкая, жгучая, как угли, веревка. Точно такая же сдерживала вместе щиколотки. Во рту торчал омерзительно воняющий курительным дымом кляп, так что свобода была предоставлена разве что моим глазам. Впрочем, и оная была весьма ограничена: чёлка, взъерошенная и растрёпанная, упала мне на лицо, и никто, разумеется, не взял на себя труд отбросить ее в сторону.