Ксения Чайкова - Привет из прошлого

А хуже всего, что работы мне прибавилось. Среди людей брожения какие-то начались, случаи странные да происшествия необъяснимые. Скажем, взять хотя бы папеньку давешнего купца, который благополучнейше отошёл в объятия Луноликой, предварительно зачем-то устроив тайный схрон и прибрав в него все деньги, самоцветные камни да ценные бумаги. И даже в посмертии сыну не признался, где добро запрятано. Ведь странный поступок, если вдуматься: купец в единственном наследничке души не чаял, пылинки сдувал и богатства копил исключительно для родной кровиночки. А вот поди ж ты, сховал денежки, да так, что даже ушлая и пронырливая невестка не нашла (хотя искала очень долго и упорно), а уж тютя-сынок – и подавно.

Да и вообще покойники мирно лежать на погостах раздумали. Все чаще и чаще по провинции проносилась новость (хотя какая там уже новость в последнее время, так, новостишка, сельчанкам у колодца языки почесать) о мертвяке, которого огнем и вилами отогнало от деревни решительно настроенное мужичьё. Неупокоенники убредали в лес, шарахались там среди ветвей и, случалось, насмерть заедали выбравшихся за ягодами и грибами баб или детишек. Тогда волной прокатывалась паника, крестьяне чесали в затылках и бегом кидались к моей одинокой избёнке. Скидывались медными монетками на гонорар, краснели и потели под моим взглядом и смущенно просили «ну как-нить помягше там с ним управьтеся, но шоб уж наверняка и насовсем». Я вооружалась своим посохом, закидывала за спину торбу с хлебом и водой во фляжке и отправлялась «управлятися помягше». Бродила по тем же чащобам, ползала на коленях по буеракам и куширям, вынюхивая след, как собака, подворачивала ноги на древних пнях, нарочито топала, шумела и пыхтела, стремясь распугать всю лесную живность и привлечь объект своей охоты. Неупокоенника в лесу отыскать – то же самое, что поймать в бочке с дождевой водой упущенный по рассеянности кусок мыла: долго, заморочно и не всегда приводит к желаемому результату. Зверьё ожившего мертвеца сторонится, птицы облетают стороной. Если болото ему на дороге попалось и тварь завязла – всё, пиши пропало: ни клюковки, ни морошки на этом месте еще лет сто не пособирать. Деревья выгниют, травы зачахнут, загустевшую жижу вспучат гигантские пузыри зловонного газа. Округу затянет ядовитый желтоватый туман, не приведи Луноликая, надышится человек – и нет того человека, пропадёт в лесу ни за танаанку. Если на шатуна по зиме или поздней осени мертвяк напорется – тоже нехорошо: одуревший с недосыпу топтыгин сначала задерёт встретившийся на дороге бродячий труп да нажрётся дохлятины, а потом уж сообразит, что к чему. А поздно. И начинается мутация, страшная, неконтролируемая, приводящая к дичайшим результатам… Впрочем, если я успеваю перехватить неупокоенника до того, как он натворит дел, то беда и ущерб от него минимальны. Мои силы да нервы, не более того.

К тому же друид местный в весьма почтенный возраст вошел. И, как и полагается людям его способностей и рода занятий, стал в дерево превращаться. Выбрал солнечный пригорок среди бескрайних лугов, на которые селяне с незапамятных времен коней в ночное гоняют, стал на вершине, ноги покрепче расставил и в землю начал врастать. Корни пустил, на голове этой весной уже листва молоденькая зазеленела. Двигаться почти перестал, разве что при сильном ветре слегка покачивается и руками ещё шевелит. Процесс становления деревом долог. Но и друиду спешить некуда. Я его каждую неделю навещаю. Пока он мог есть, чёрный хлеб с маслом да сыром (любимейшее его лакомство) таскала на пригорок, в последнее время лишь воду колодезную чистую приношу в ведре, сколько могу, выливаю на покрытые молодой корой ноги. Сижу рядом. Молчу в основном. Или рассказываю, как в деревне дела, что в провинции слышно. Он же вырос тут, друид-то наш. Сколько я здесь живу – он всегда сельчанам помогал. То тлю от полей да огородов отгонит, то пшеницу уговорит дать урожай пообильней, то корову больную травами да добрым словом вылечит. А как древеснеть начал – крестьяне быстренько про него забыли. Только сетуют, что тяжко без друида. И картошку-то жук побил, и куры на нескольких подворьях передохли, и лён какой-то хиленький вырос, ни ткань спрясть, ни веревку свить. Яблони, опять же, не родят уже который год. Надо бы нового друида, молодого да энергичного. Только где ж его взять?

– Ну, допустим. – Я устало прикрыла глаза, внимательно наблюдая за паладином сквозь ресницы. – Допустим, в королевстве неладно. Я-то тут причем? Уж не решили ли умные государственные головы, что во всех проблемах повинна скромная одинокая женщина, живущая на отшибе и, между прочим, регулярно оплачивающая старосте ближайшего села налог на постройку дорог и ремонт мостов, а так же на содержание доблестной стражи и добровольное вспомоществование в пользу неимущих?

– Да от кого ж беды все, как не от вас?! – Вэл подпрыгивал и вскрикивал так искренне, что я ему поверила. Он действительно считает чернокнижников повинными во всех проблемах и несчастьях нашей славной страны. – Это вы, вы, всё вы! Из-за вас и земля не родит, и зверьё дохнет, и люди после смерти в могилах спокойно не лежат, и…

– Вэл, Вэл, мы же договорились, – устало поморщился паладин. – Да, беды чернокнижники приносят неописуемые. Но Прекраснейшая не даровала нам возможности самостоятельно справиться с напастью. Придется прибегнуть к помощи нечестивой колдуньи.

– И много их было? – лениво поинтересовалась я.

– Кого?

– Нечестивых колдуний, к которым вы обращались за помощью до меня. Думаю, они все отказали вам, так?

Паладины переглянулись. Потом мужчина вздохнул:

– Ни одной.

Я недоуменно вздёрнула брови, отказываясь верить в услышанное.

– Ты первая, на кого мы наткнулись за полтора года поисков. Кем нам только не приходилось прикидываться! И купцами, и странниками, и иностранцами… Лишь бы узнать, выведать, выспросить у местных, где могут гнездиться чернокнижники. А знаешь, народ питает к вам необъяснимую, я бы даже сказал преступную симпатию. Во всяком случае, рассказывают о таких, как ты, крайне неохотно.

– Ещё бы, – фыркнула я. – За укрывательство чернокнижника и недонесение на него полагается пытка кипящим маслом. Мало кто готов признаться, что знает, где живёт «нечестивая колдунья», но не спешит с этими известиями к страже.

– Да зачем Луноликая вообще создала вас, грязных, греховных…

– Вэл!

– …подлых, мерзких…

– Вэл!!!

Мальчишка заткнулся. Обиженно поводил в стороны глазами, шмыгнул носом и уполз к торбам. Ушки, впрочем, оставил на макушке.

– Совсем никого? – против воли прошептала я. – А в Разнотравье жила женщина… У неё домик с резными ставнями, большая рыжая кошка и гуси во дворе…