Ксения Чайкова - Привет из прошлого

Уж постараюсь так постараюсь.

Поняв, что отвечать я не собираюсь (ясное дело, считаю, ибо иначе как слабоумием похищение чернокнижницы из её же домишки не назовешь), мужчина пожал плечами и продолжил:

– Связанная пока посидишь. А позже, глядишь, и заслужишь своим хорошим поведением отсутствие веревок.

Значит, будет еще какое-то «позже». Значит, сейчас не убьют. Значит, надежда ещё есть.

– Луноликой побойтесь, – злобно попросила я. – Спина болит невероятно, думаешь, легко так-то…

– Не поминай Прекраснейшую всуе! – наставительно отметил мой похититель, оценивающе оглядывая лежащую перед ним чернокнижницу, умотанную в веревочный кокон, как колбаса, висящая на стропилах. – Может, и впрямь распутать, а? Как думаешь, Вэл?

– Угу. Мы ее развяжи, значит, а она ка-а-ак… – Парень не договорил и замахал руками, что, по-видимому, долженствовало свидетельствовать о крайней степени опасности, кою я буду представлять без веревок. – Нет уж, рот свободен – и будет с неё.

– Боишься? – поддел мужчина.

– Паладину не ведом страх! – оскорблено взвился Вэл, тут же хватаясь за веревку на моих запястьях и начиная отчаянно воевать с узлами. Знатно меня увязали, на совесть.

– А еще паладины не поддаются на провокации, – накрыв его ладони своими, просветил высокородный тать. Эх, я-то уж обрадовалась было, а это всего лишь момент воспитательный оказался…

– Вы уж без меня как-нибудь решите, что паладинам положено, а что нет, – мягко попросила я. – Сейчас меня волнует куда более важный и существенный вопрос: что вам понадобилось от скромной одинокой женщины?

Паладин картинно расхохотался, всплескивая руками и промокая своим платочком слезящиеся от смеха глаза. Он явно хотел показать, что давненько не слыхивал ничего столь забавного, и Вэл залился подхалимским хихиканьем, подвизгивая и вздыхая. Мне стало противно. Убить решили – ну так убейте. Издеваться-то зачем?

– Женщины? Женщины? И ты ещё смеешь себя так называть?

– Ну с мужчиной меня перепутать довольно проблематично, даже со спины и в темноте, – логично возразила я, мотнув головой. Коса перевалилась за спину и качнулась сзади, мазанув по хребту своей привычной успокаивающей тяжестью.

– Меня всегда удивляло двуличие этих тварей, – проникновенно сообщил паладин, обращаясь к своему ученичку. – Мерзкие, гадкие, опасные, они, проиграв, сразу такими нежными, невинными и беззащитными прикидываются – ну прямо хоть в монахини их записывай!

– Да-да, – верноподданнически подвякнул Вэл. – А вот ежели…

– Хватит, а? – взмолилась я, поняв, что это переливание из пустого в порожнее может растянуться надолго. – Убить собрались – ну так убивайте скорее. Ты, паладин, щенка своего натаскиваешь в полевых условиях? Хорошая практика, понимаю. Ваше упорство и решительность заслуживают восхищения.

– Уж помолчала бы ты, а? – мягко предложил мужчина. – На суд Прекраснейшей всегда успеется. Нам нужна твоя помощь.

От удивления я поперхнулась словами и зашлась в хриплом кашле. Торопливо прижала ко рту запястья стянутых вместе рук, опасаясь, как бы вновь не затошнило, и вскинула на своих похитителей ошалевшие глаза. Помощь? Моя? Им? Определённо, что-то странное, недоступное моему пониманию, в этом грешном мире твориться начало, если уж святые паладины к чернокнижникам за подмогой ринулись.

– Ты же знаешь, что неладно в королевстве. – Лучистые глаза цвета дорогого шоколада обожгли меня резким многозначительным взглядом. – Ты не можешь этого не знать.

Разумеется, я знала. Я давно знала. Ну, подозревала, скажем так. Знаков много было. Окружающий мир – он вообще многое порассказать может, особенно если дать себе труд прислушаться да приглядеться к нему.

Отдалённые провинции – на то и Отдалённые, что новости из столицы доходят досюда как до дракона. Однако и тут чувствовалось, что в королевстве и впрямь, как изящно выразился паладин, «неладно».

Уже пять лет никак не могли уродиться яблоки. Никогда такого не было на моей памяти. Ну случались неурожайные годы, конечно, не без этого. Но не пять же подряд! И эта осень, судя по хилым редким соцветиям, которыми убрались плодовые сады после оттепели и схода снега, не обещала быть щедрой. Крестьянские дети тосковали по яблочному повидлу, мужики – по яблочной браге, бабы просто пожимали плечами, вроде бы даже благодарные природе за то, что та избавила их от лишних хлопот с заготовками.

Зимы стали короче и холоднее, а осени – всё более затяжными, дождливыми, слякотными и ветреными. Мало кто обращал на это внимание. Да и кому дело до осенней мокряди и непогодицы? Урожай вовремя сняли – и ладно.

Куда-то пропала мелкая мошкара, назойливым облаком вертящаяся обычно около компостных куч и мусорников. Уж по этому поводу горевать и вовсе никто не думал. Однако отсутствие гнуса наводило меня на нехорошие размышления.

В крохотном сельце вёрст за сорок от моего домишки загнила вдруг криничка. Раньше она была гордостью местных жителей – вода текла хрустально-прозрачная, ледяная, изумительно вкусная и вроде бы даже целебная. Тамошние бабки баяли, что, дескать, когда Прекраснейшая по земле ходила, она там босую ногу какой-то щепкой занозила, и слезинка, вытекшая из божественного глаза и упавшая наземь, превратилась в родник. Не знаю, сколько в этой истории правды, а сколько выдумки, но легенда, надо признать, довольно красивая. Да и криничка хороша. Была. Только теперь вот нет там никакого источника. Образовалось на его месте зловонное болото, время от времени вспучивающееся огромными пузырями, занавесившееся серым туманом и плодящее на всю округу на диво здоровенных и приставучих комаров. Я даже ездила к нему один раз – перепуганные крестьяне прислали за мной старосту на телеге, дабы тот со всем почётом и пиететом сопроводил чернокнижницу на место работы – и полдня ползала по колено в холодной вонючей жиже, отмахиваясь от кровожадных насекомых и пытаясь выяснить, что же приключилось. Да только так ничего и не поняла, и честно расписавшись перед враз помрачневшей общественностью в собственном бессилии, отбыла домой. От комаров тамошних, кстати, отплёвываться пришлось ещё несколько часов после отъезда – назойливые твари с грозным гудением долго летели следом за телегой и, поравнявшись, норовили впиться прямо в лицо. Ног у них вроде бы было по восемь. Но в этом я не уверена – как-то не до подсчётов тогда было.

Гибли дикие птицы. Просто падали с небес на поля и огороды, околевали, разевая клювы в немой тоске, и оставались лежать молчаливым укором всему живому. Сначала я не придавала этому значения, но потом, найдя как-то раз поутру около своего крыльца сразу пять погибших малиновок и дёргающего лапой голубя на последнем издыхании, призадумалась. Крепко призадумалась, надолго. Но решила сидеть тише воды ниже травы. Что бы ни творилось в королевстве, меня оно теперь касается лишь постольку-поскольку.