Екатерина Романова - Калмкорп. Очаг №9

А в доме не наступила. Гул, который я слышала в подъезде, стал немного громче и отчетливей. Будто трубач сошел с ума и играл то, что слышит в своей голове.

Я бросилась включать свет, проверила дома ли родители, надеясь, что если да, то они меня защитят, а потом обреченно бродила по пустой квартире и зажигала ароматические свечки. Запах болота стоял просто невыносимый. Пришлось приоткрыть форточки, а я так боялась, что охранники придут и начнут спрашивать, чего это я не сплю, не я ли это рисую на стенах.

Только убедившись, что есть еще светящиеся окна и бродящие за ними люди, я успокоилась.

Нашла ложку. Навязчивая мысль, что ее надо спрятать надежнее, не покидала меня.

Словно в знак протеста я пошла на кухню, где гул и запах были сильнее всего. Свет же горит, значит не стану бояться, значит бояться нечего.

Я заварила чай и стала его размешивать своей чайной ложечкой, даже не положив сахар. Вот же, милый пушистый медвежонок, не то что эти скользкие кальмары.

Я поела по чуть-чуть всего, что можно было есть ложкой и начала озираться в поисках убежища для Ми.

Вот, например, вентиляция. Пыль на огромной решетке, а значит, уборщица ее не трогает. Теперь нужно просто взять стул, дотянуться, открутить вот этот шуруп…

О господи, я что порезалась? Теплая плотная капля упала на голую ногу.

Нет. Это что-то черное. Пахнет бензином.

Я размазывала пальцами маслянистую жидкость. Видимо, строители что-то за собой не убрали. Откуда они могли еще взяться? Что там внутри? Пыль и пауки?

Со стула было не видно, поэтому пришлось пододвинуть стол и, только встав на цыпочки, я смогла заглянуть в шахту.

Не знаю, правда, можно ли это теперь называть шахтой. Там же целая комната! А в комнату и из комнаты ведет коридор. Узкий и темный, но все-таки там бы легко прошел человек, даже больше меня.

Возможно, я бы даже рискнула залезть туда и пройтись по коридору. Но, во-первых, там было очень темно (и только это уже могло меня остановить), а во-вторых, я увидела, что по стенам и потолку тянутся темные полосы пахнущей бензином темной жижи.

Я спрыгнула и схватила решетку. Так и есть! С обратной стороны она вся испачкана и с нее даже натекла вонючая лужа прямо на бежевый ламинат.

Пришлось положить завернутую в салфетку ложку на проем в стене, прикрыть это снаружи решеткой и быстро закручивать ее, пока не перепачкались обои. А потом всеми чистящими средствами, что были дома оттирать жир и запах, пока не вернулись родители.

Только я прочувствовала как приятно растянуться на прохладной простынке, под мягким одеялом, как радио взревело, настаивая, чтобы я пошла в школу.

Очередь на прическу двигалась медленно. Женщины и девушки иногда спорили кто должен пройти раньше, все нервничали. Только я, зная, что в любом случае останусь последней, немного дремала.

И даже сейчас, когда Надя старалась сделать меня приличной настолько, что аж почти лысой, пока она замазывала тоналкой красные пятна на моем лице и ругалась, что я не пользуюсь кремом и масками, я все равно засыпала.

Солнце слепило не по-октябрьски, отражалось в кальмаре и кривые солнечные зайчики падали на стены. И на одной из них сквозь бежевую краску просвечивало красное пятно.

Сонный мозг дорисовывал то, что посылало ему зрение. То кальмар начинал бежать на месте, то весь дом взлетал в воздух, то вниз на брусчатку вместе с листьями падали парашютисты-полицейские, чтобы забрать меня.

А вот красное пятно расплылось, вздрогнуло и женщина с рисунка заговорила с Надей.

Сон слетел за секунду. Она настоящая. Не галлюцинация от недосыпа.

– Здравствуйте!

Зачем я это сказала? Теперь она смотрит на меня, как на жука.

– Надежда, ну, бодрее, поторопитесь.

– Ай!

Это что, ее подруга, что она готова ради нее меня пинком из кресла выгнать?

– Вы меня что, толкнули?

– Да! И не кричи, а то Жаба услышит.

– Это она?

Женщина с красной помадой стояла в стороне, смотрела на часы, качала головой и вздыхала.

– Да, так что беги, уже нормально выглядишь.

– Ваша подруга?

– Издеваешься? Жаба? Не-е, она тут одна из самых главных. Видишь помада какая? Только ей так краситься можно.

Ого. Да тут не просто творческий бунт, а бунт против власти. Интересно. Кто-то ненавидит все это странное заведение и его создателей так же, как я. Узнать бы кто. Как вообще можно найти человека, о существовании которого, возможно, знает только охрана?

А может быть, пусть и он меня ищет? Тогда шансы познакомиться увеличатся.

Я обязательно должна тоже сделать что-то не менее крутое и так, чтобы он меня увидел.

Все мои одноклассники уже дремали за партами, и я тоже приготовилась провести ленивый день, даже радуясь, что нас не учат. Высплюсь, подумаю над своими идеями и планами, вдруг что-то смогу изменить, если подключу креативность.

Из колонки на стене рявкнула музыка.

В класс вбежала учительница, имя которой я до сих пор не знала, крикнула, чтобы мы вставали и начала петь, немного отставая от орущей из динамика песни.

Что-то о дружбе и радости в Калмкорп, «мы команда и семья», «наш путь» …

Все подвывали вразнобой, Лев просто открывал и закрывал рот, а я старалась не рассмеяться. Наконец музыка остановилась, заскрипели стулья и столы, я, продолжая улыбаться, тоже собиралась сесть.

– Стоять.

– Это вы мне?

Что за тон? Я понимаю, что она учитель, но это было как-то слишком грубо.

– Думаешь это смешно?

– Да, конечно! Разве вы это включили не для того, чтобы посмеяться? Такая ирония? Будто у зданий бывают гимны.

– Это. Очень. Серьезно. Это твое отношение к нашему дому, к нашему обществу, к каждому из нас. Отвечай, почему ты всех нас презираешь? Повернись ко Льву и начни с него. Говори. «Лев, я презираю тебя потому, что…».

Впервые в жизни я так растерялась. Лев сделал внимательное лицо, видно было, что он старается не смеяться, но держится.

Я же сдержаться не могла и просто расхохоталась в голос.

– Не стану я такое говорить, вы с ума сошли? Гимн у вас дурацкий, при чем тут Лев и остальные? Даже вы ни при чем, вы же просто учитель. Не сочиняли его, не управляете домом. Зачем нам всем гимны петь? Мы тут никто.

– Это уважение! Нам дали работу, крышу над головой и еду!

– Да мы и до этого не голодали, правильно?

Я обернулась к классу, ожидая одобрительных кивков и смеха. В моей школе, когда я такое устраивала, меня на руках готовы были носить.

Сейчас отчего-то все побледнели и старались смотреть на свои руки, прилежно сложенные на партах.

– Наказание!

Я снова усмехнулась. Видимо, меня переведут в нулевой класс или минус сотый.

Учительница нажала на какую-то кнопку на ее столе. Раздался неприятный треск. Лев быстро схватил меня за руку, сжал и шепнул: «Это всего на неделю».