Игорь Петров - Добрый. Злой

– Это поэзия, – задумчиво произнес Рон. Несмотря на все неудобства, осень была его любимым временем года. В наших широтах люди в основном любят лето и позднюю весну, а осенняя пора вызывает у них депрессию. Осенью больше всего самоубийств, больше ссор, меньше улыбок. Но Арон осень обожал и всегда ждал её с радостью. Нет, конечно, он любил и другие времена года, хотя в других временах года для него всегда была скрыта какая-то нечестность. Вот взять хотя бы лето. Наше балтийское лето. Ну когда оно у нас было нормальным? Весь год его ждешь, ждешь, а потом семнадцать градусов и дождь каждый день. Как невеста в парандже. И выкуп готов, и от ожидания уже зубы не разжать, а когда паранджа эта падает на пол, то жениться как-то резко перестает хотеться. Обманывает нас лето. Но мы всегда покорно ждем его весь год, ради этих двух недель тепла, которые выпадают нам, как будто из жалости. С зимой у нас примерно такие же отношения. Это для тех, кто вообще её любит. До середины января стоит вообще непонятно что. Ни снега нормального, ни холода. Хотя холод, конечно, есть, но это не тот холод, которого хочется. Хочется, чтобы как на картинке: чтобы сугробы, чтобы лица красные с мороза, чтобы санки да лыжи, да детвора в снежки во дворах. Нет. Это не наша зима. Те же две недели снега, ну в лучшем случае месяц, а дальше весна. Весна – это вообще отдельный разговор. Весна обещает нам больше всех. «Сейчас дружище, сейчас! – говорит весна. – Тепло начнется, а потом отпуск, а потом фрукты и овощи на огороде, а потом…, а потом…, а потом…» И ты радостный срываешь с себя шапку, расстегиваешь куртку, опьяневший от этого весеннего тепла, а на второй день просыпаешься с болью в горле.

Осень совсем другая. Осень милая и честная, как девушка, с которой можно прожить жизнь и ни разу не разочароваться в выборе. Осень ни в чем тебе не врет. Она не заманивает тебя теплом или отпуском. Осень – это значит станет холодно, и ты надеваешь куртку, это значит будет дождь, и ты берешь с собой зонт. И вот, когда ты уже приготовился страдать, осень и начинает дарить тебе свои подарки: бабье лето, золотая осень, урожай. Даже поздняя осень прекрасна. Это пора писателей и поэтов. Время, когда люди сидят по домам и есть время поразмышлять над собой, своей жизнью и всем сущим во Вселенной. Это пора людей, которые любят вдумываться в суть вещей. Осень не просто честная и скромная. Она еще и красивая. Не хочется говорить о ранней осени. О ней поэты, спасибо им, сказали уже очень много, и их слова ушли в века. Именно поздняя осень, когда все листья уже опали и валяются бурым ковром у корней деревьев, вызывает самые теплые чувства. Неспешные прогулки по туманным аллеям. Стоит тишина, и кажется, что духи предков выходят в это время и наблюдают за нами. Осень, с точки зрения спиритизма – самая сильная пора. Недаром у многих народов именно в осеннее время отмечаются праздники, связанные с потусторонним миром. По древним латвийским поверьям, время духов начинается в сентябре, длится весь октябрь и заканчивается в середине ноября. Потом начинается время льда.

«Время льда началось, – про себя подумал Арон, – а льда еще нет. Зато духов предостаточно. Получается, я тоже теперь дух. Ну или могу им стать на время, а иначе как еще это назвать? Как это произошло, интересно? Ведь чувства были очень похожи на те, что я испытал в ту злосчастную ночь, когда пошел Сергея искать. Получается, я действительно там был, только вот не мое тело, а как сейчас, в поезде. Душой, что ли? Тогда сразу всё становится на свои места. Так. Получается, печать я не отдирал, ведь она была на месте, когда я её проверял, но как тогда появились раны на руках, и эти доски… Я точно помню доски. Что-то я всё же отдирал. Однако вот сейчас в поезде мне же не удалось взаимодействовать с предметами. Короче, чушь какая-то. Непонятно. С тем, как оказался в своей кровати, яснее. Кровать была прямо под тем местом, где я стоял, и когда я падал, то провалился прямо сквозь пол и прямо в свою кровать. Получается, что труп этот… блин! Он всё время надо мной лежал. Над моей кроватью. Или не было там его? Сейчас не важно. Что вообще настоящее, что нет, не разобрать пока. Надо попробовать освоиться в этом мире. Только осторожно. Мало ли какие там сюрпризы бывают, вроде тёти Паши. А может, тётя Паша еще не самое страшное?» Думать об этом не хотелось. С одной стороны, этот новый дар, который он открыл, его манил. Очень хотелось его исследовать, узнать больше о своих способностях, а вот с другой стороны было немного жутко. Это как в детстве: купаешься в мутном озере и тут вдруг на что-то наступил под водой, и сразу, конечно, кажется, что это утопленник или монстр какой вроде огромного сома. Вот и Рон сейчас напоминал себе ребенка, стоящего по самые плечи в таком озере. Что там на дне? Что вокруг? Какие твари следят за ним сейчас из этой непроницаемой для взгляда мути?

В таких вот мыслях он и доехал до Даугавпилса. Рон этот город любил. Прекрасный город, хоть и провинциальный. Ему было жаль отсюда уезжать в Ригу, но в то же время не уехать он не мог. Ему хотелось свободы прежде всего от своих родителей. Учиться тут, хотя возможности для этого были, значило бы продолжать жить с папой и мамой, а этого ему очень не хотелось. Родители не были слишком строгими, но всё же постоянно приходилось бы отчитываться: где был, что пил, с кем целовался. Такая жизнь казалась ему невыносимой. Весь выпускной класс он мечтал о том, как переедет в Ригу и начнет жить самостоятельно.

Выйдя на перрон, Пестров решил прогуляться до родительского дома пешком. День еще только начинался, и времени было много, а потом, кто знает, когда в следующий раз ему удастся пройтись по родному городу. Он дошел до «дальней химии» – поселка химиков, в котором прожил всё свое детство, и стал осматриваться так, как будто хотел запомнить сейчас эти пятиэтажки, школу и этот сосновый лес, в глубине которого лежало озеро. Сколько же всего было на этом озере! Вспомнить хотя бы как строили плот с пацанами и чуть не утонули, когда тот неожиданно перевернулся. Район неспокойный, и часто приходилось драться, но все эти драки теперь вспоминались с улыбкой. Они казались какими-то несерьезными, что ли. В тех драках никто не хотел отнять у него жизнь. А вот в последней драке, произошедшей в подземном переходе, он не был так уверен. Проиграй он в ней, и может так быть, что забирала бы его тело сейчас мать из Рижского городского морга. Арон тряхнул головой, прогоняя липкий страх.

Мама была дома, к счастью. Пришлось много ей врать про то, что сумку украли, про то, что занятия перенесли на воскресенье, и поэтому он приехал раньше, но завтра придется опять уехать. Денег нужно было попросить больше, так как в общагу теперь возвращаться было нельзя, и хоть какое-то время придется снимать комнату, но он не смог. Не мог выдавить из себя эти слова. Чувствовал, что запнется, что мать поймет – он врет. Подумает еще, что он подсел на наркоту, и тогда спать ночами больше не будет. Нет. Надо быть предельно осторожным. Уж лучше на вокзале ночевать или в интернет-кафе, но только не расстраивать родителей, только не дать им что-то заподозрить. Ценные вещи, которые были у него в комнате и за которые можно было что-то получить у скупщика, брать тоже было нельзя – мать, конечно, зайдет в комнату потом и обнаружит пропажу.