А. Воробей - Смотритель хищного города

– Мои руки ничуть не хуже, поверь, – с этими словами Сумрак без всякой осторожности и деликатности прижигает рану. Я хоть и пытаюсь держаться, но все же рычу от боли, мои пальцы сжимают край раковины с такой силой, что она вот-вот расколется. – Знал бы ты, как тебе повезло, что печень находится с другой стороны, – педантично замечает он.

Сумрак хладнокровен, спокойно дышит мне в ухо, словно совершает какую-то ежедневную будничную процедуру. Зубы чистит, например.

– Ты же получаешь от этого кайф, скажи? – выплевываю я, когда он дает мне минутку передохнуть. – Я думал, ты залечишь мои раны, по старой дружбе.

– Говорят шрамы украшают мужчин.

– Но я и так чертовски красив.

В следующую секунду я испытываю такую боль, что слезы выступают на глазах, и я не могу видеть его лица, но представляю на нем улыбку маньяка.

Он выбрасывает окровавленные бинты, наклоняется, чтобы получше рассмотреть рану. Я жду, что он скажет, многозначительно цыкнув: "Слишком плохо. Такое полночи зашивать придется, я лучше заживлю ее". Но вместо этого, он, не произнося ни слова, достает из кармана зажигалку, раскрывает ее резким движением кисти, и начинает стерилизовать иглу, держа ее над огнем. Все ясно, он не станет использовать Силу, чтобы залатать мои дыры. Возможно, я заслужил это.

– В двух словах. Что там произошло? – Сумрак вдевает нить в иглу, и я стараюсь на это не смотреть. Как назло, у меня закончились все обезболивающие, которыми меня когда-то снабдил Лекарь, замешанные на опиатах.

Сумрак ждет ответа. Видимо, хочет услышать обе версии, прежде чем сделает какие-то свои выводы. Мою и Сказки. Разумно, но даже я, свидетель происшедшего, понятия не имею какие тут могут быть выводы. По крайней мере, в голову приходят исключительно самые безумные.

– Она испепелила его, – говорю я хрипло, точно простудившийся пес, лающий на ветер. – Просто подошла и сделала барбекю из его башки. Это в двух словах. Если расскажу больше, залечишь?

– Не будь девчонкой.

Я чувствую, как игла прокалывает кожу, но мне сейчас настолько паршиво, что эта боль просто растворяется в моем теле, смешиваясь со всей остальной болью.

Края раны рваные, висят лохмотьями, Сумрак возится со мной довольно долго, накладывая швы. Я устал и едва держусь на ногах, голова идет кругом, неистово хочется пить. Время течет слишком медленно. Мне кажется, что прошло часа два, хотя, едва ли набежало сорок минут. Когда Сумрак заканчивает и перематывает меня бинтом, я облегченно вздыхаю: наконец-то я смогу добраться до своей комнаты, достать припрятанную бутылочку «Крысиной смерти», крепко напиться и забыться глубоким сном. Эти мысли настолько пленительные, что я едва сдерживаюсь, чтобы не сломать Сумраку челюсть, когда он говорит:

– Одевайся, прогуляемся.

– Да ты издеваешься?! – взрываюсь я, и даже голос возвращается ко мне. – Давай без меня!

– Не обсуждается.

С этими словами он уходит, а меня так и распирает изнутри: хочется окончательно разбить зеркало на мелкие осколки, как следует саданув по нему кулаком, вырвать раковину вместе с трубой, устроить погром, заполнить все вокруг битым кафелем, пылью и грохотом. Какого хрена вообще?! Это был долгий и отвратительный день, и я хочу, чтобы он как можно скорее закончился! Как смеет он заставлять меня куда-то с ним тащиться?!

Смотрю на свое отражение, и меня пробирает отвращение к самому себе. Я облажался. Девчонка чуть не погибла из-за меня. Я подвел ее. Я подвел Сумрака. Чувствую себя слабаком, который не придумал ничего лучше, чем сдохнуть от рук бездомного. Этим бы все и закончилось. И меня спасла не моя звериная мощь, которой я так горжусь, а мелкая девчонка, соплюха, вмешавшаяся в мой разговор со смертью.

Железная коробочка с бинтами и зеленками летит в стену, врезается с такой силой, что крышка ломается и все содержимое рассыпается по полу, а я тащусь к себе в комнату, и к счастью, не встречаю никого по пути. Меньше всего мне бы сейчас хотелось отвечать на чьи-то вопросы или выслушивать сочувственные речи. А если бы этим кем-то оказался Пит, он мог бы сильно пострадать и уйти с разбитым носом, как уже бывало, когда он совершенно не вовремя попадался мне под горячую руку. Оказавшись в своей комнате, борюсь с диким желанием запереться, закутаться в одеяло, накрыть голову подушкой и игнорировать любые угрозы и попытки меня выкурить. Но одного детского поступка на сегодня достаточно.

Кто-то стучит.

– Открыто, – рычу я, влезая в свежую футболку.

Сказка проскальзывает внутрь и тут же закрывает за собой дверь, прислонившись к ней спиной.

– Я хотела убедиться, что с тобой все в порядке, – тихо произносит она.

За все время нашего с ней общения она впервые старается не смотреть мне в глаза. Стоит, уставившись в пол, накручивает локон волос на палец. Святая невинность, опечаленная крошка. Если бы я собственными глазами не увидел, как эта малышка в льняном сарафанчике подошла к обезумевшему бездомному и без особых усилий его кремировала, в жизни бы не поверил, что она на такое способна.

– Да пустяки, я в полном порядке! – отмахиваюсь небрежно. – Слушай, я виноват в том, что случилось…

На моих штанах запеклась кровь, коричневая полоса тянется по бедру до самого колена. без задней мысли снимаю штаны, отшвыриваю на пол, и беру со спинки стула чистые джинсы. Я не привык, что в Бункере надо кого-то стесняться и испытываю некоторое замешательство от того, что девчонка краснеет и отворачивается.

Я стараюсь побыстрее одеться, чтобы ее не смущать, но сгибаться пополам сейчас крайне неудобно и весьма больно. Когда я, наконец, застегиваю ремень, по моему лбу стекают струйки пота.

– Ты ни в чем не виноват, – бормочет она. – Ты не мог знать. Все произошло само, а ты… если бы не ты…

– Нет, если бы не ты.

Мы смотрим друг на друга, как обычно, наверное, смотрят люди, которые едва избежали гибели, стали значительно ближе друг к другу и отныне начнут дружить семьями или, как минимум, обмениваться открытками на новый год.

– Сказка… – внезапно до меня начинает доходить смысл всего, что сегодня произошло. В первый же день в Городе она дважды наткнулась на бездомного, причем один раз днем, и я могу счесть это чем угодно, только не удивительным совпадением. – Да ты же…

Договорить свою мысль я не успеваю, потому что дверь открывается, оттесняя Сказку в сторону. Сумрак заглядывает внутрь, замечает ее и очень выразительно смотрит на меня. Он больше не хочет видеть нас вместе, это понятно. В чем-то он, безусловно, прав. Я и сам думаю, что мне стоит держаться от нее подальше.

– Иду, – устало бормочу я и выхожу из комнаты.

Я без понятия, куда Сумрак нас везет. У меня нет ни единого предположения, потому что этой дороги я не знаю и никогда прежде по ней не ездил. Она проселочная, тянется вдоль леса куда-то на северо-запад от Города. Машина в плачевном состоянии: капот замят, крыша прогнулась настолько, что я касаюсь ее головой, стекла с моей стороны нет, а через лобовое почти ничего не видно. Она едет-то только потому, что Сумрак заставляет ее ехать. Но, учитывая то, что я и Сказка все еще живы, можно считать, что нам сегодня чертовски повезло.