А. Воробей - Смотритель хищного города

Во дворе бурлит ночная жизнь. Там, где днем играют дети, ночью собираются взрослые. На теннисном столе рубятся в домино, со всей дури шмякают кости о ржавый металл с синими островками не до конца отколупнувшейся краски, гогочут в азарте. Девчонки раскачиваются на скрипучих качелях, шушукаются о чем-то своем, хихикают, прикрываясь ладошками. В песочнице поют под гитару дворовые песни. Признаюсь за все годы, проведенные в Городе, я так и не выучил местный репертуар и едва ли смогу вот так сидеть в тесном кружке и подпевать. Впрочем, еще никогда подобного желания и не возникало. Даже с Сумраком мы не устраиваем творческих вечеров, и музицирует он, как правило, в полном одиночестве, за что ему огромное спасибо.

Питбуль – местный Смотрящий. Он сидит в драном кресле в цветочек, прямо посреди двора, между песочницей и турниками. Перед ним телевизор, который не показывает ничего, кроме белого шума. Никто не спрашивает, зачем он это делает, никто не крутит пальцем у виска, никто не мешает ему и не лезет с замечаниями. И никто из квартальных не знает, что он представляет из себя на самом деле. Никто, кроме таких же, как он. Таких же, как я. А нас здесь меньшинство.

Подхожу ближе, два черных ротвейлера с неистовым лаем бросаются на меня. Они повисают на железных цепях, клацают зубастыми челюстями, не могут меня достать, но, я уверен, уже представляют, как разрывают мою плоть на клочки. Питбуль обожает собак таких же бешеных, как он сам. Дрессирует их, науськивает, делает злыми и кровожадными. Он даже устраивает собачьи бои где-то за Городом на пустыре. Не представляю, где он находит тех, кто готов в этом поучаствовать. Питбуль любит, когда его боятся, и успешно создает вокруг себя образ чокнутого садиста. Он бреется налысо, носит майки и рубашки без рукавов, чтобы были видны его мускулистые руки, покрытые шрамами и татуировками. В драках он потерял оба верхних клыка и вставил себе серебряные, заостренные, как будто это волчьи зубы или клыки вампира. Я не уточнял, что именно он там себе придумал. Как по мне – выглядит это просто смешно, потому что изображать из себя зверя и быть им – это разные вещи. Мне ли не знать.

– Кто к нам пожаловал! – Питбуль расплывается в улыбке такой же зубастой, как у его бобиков. Глаза скрыты очками лилового цвета, по стеклам белыми мушками бегает отражение с экрана телевизора.

Белый шум сквозь красный фильтр – слыхал я о таком. Надо будет спросить на досуге, какой эффект словил Питбуль. И словил ли вообще. Позер.

Все до единого замолкают, перестают шевелиться и внимательно следят за тем, что сейчас будет происходить между нами. Потому что происходит нечто совсем уж вопиющее.

В четвертом квартале собрались самые отмороженные подонки. Их обходят за десять километров, им боятся смотреть в глаза, о них стараются не говорить вслух, чтобы не накликать беду. Заявиться на их территорию без приглашения – подписать себе смертный приговор. И вот я стою здесь, посреди их крохотного царства, и всем своим видом показываю, что мне наплевать. На них, на Питбуля, на ротвейлеров, срывающихся с цепей, разбрызгивая слюну. На весь этот цирк.

– Отзови их, – говорю я спокойно.

Он присвистывает, и собаки послушно подбегают, ложатся у его ног. Нутром чую, какое ему удовольствие доставила эта демонстрация послушания. Возможно, он неделями их дрессировал, чтобы повыпендриваться перед кем-нибудь. Жаль, что зрителем оказался столь не впечатлительный тип, как я.

С качелей спрыгивает девчонка по кличке Босая. В Городе ее считают очень крутой. Она гоняет на мотоцикле, как дьяволица, играет на барабанах в небольшой рок-группе, всегда классно выглядит и не боится ни черта, ни Питбуля. Как-то ходил слушок, будто она тренируется в школе бокса, но мне кажется, это не больше, чем слухи. Как и то, что она девушка этого психопата.

На ней короткие шорты и обтягивающая майка, едва достающая до пупка, в котором блестит маленький кристалл. Точно таким же украшен черный чокер, повязанный на длинной тонкой шее. Кожаный плащ без рукавов достает до высоченных каблуков. Светлые волосы собраны в два пучка на голове. Она приближается ко мне, ударяет своим кулаком по моему, в знак приветствия, и отходит к Питбулю. На спинке плаща огромный крест сверкает алыми и золотыми стразами – залюбуешься. Падший ангел, заблудившийся в четвертом квартале.

Босая одним движением откидывает полы плаща, садится на подлокотник кресла, и тут же хищная рука Питбуля ложится ей на коленку.

– Чем обязаны? – спрашивает он с нескрываемым неудовольствием.

– Не злись, старик, – я специально провоцирую его, мне так и хочется стащить с его лица это надменное выражение вместе с дурацкими розовыми очками. Выглядит он в них по-настоящему дебильно. – Я просто ищу кое-кого.

– Ищешь? – переспрашивает он. – В моем квартале? Думаешь можешь ходить тут и что-то вынюхивать?

В Городе существуют свои законы. Например, квартальные никогда не пускают чужих на свою территорию. Даже просто пройти по их земле и не быть покалеченным можно, пожалуй, только в одном случае – провожая девушку до дома. Тогда не тронут. И мне дали раскрыть рот лишь потому что я – это я. Будь на моем месте кто-то другой, он бы уже выползал отсюда, пряча в кулаке выбитые зубы. Но, судя по тону Питбуля, сейчас и мне может не поздоровиться.

Еще раз оглядываю двор. Пятеро за столом, трое в песочнице, одна на качелях и спортсмен-энтузиаст на турниках. Босая не в счет, она ввязываться не станет. Обычные городские парни угрозы не представляют. Остается Питбуль, еще три попаданца и новенький спящий. Почему-то не вижу Дракона и Дикого. Видимо, заняты делом: прессуют, угрожают, убивают – не знаю, насколько обширный спектр услуг может предоставить Питбуль. Думаю, достаточно полный, для удовлетворения любых нужд.

– Вот что, – говорю я примирительным тоном. – Давай, чтобы этот вечер и дальше был приятным, мы не будем портить его друг другу?

Воздух накаляется так стремительно, словно посреди двора раскочегарили невидимую печь. Квартальные молча поднимаются со своих мест, подхватывают с земли дубинки и куски арматур с колоритными кровавыми пятнами. Я держу всех в поле зрения, и думаю, что для обычной драки их слишком много. Десять на одного и две собаки, не считая Питбуля – это тоже не по правилам. А сейчас мне и вовсе некогда с ними возиться.

Мои глаза делаются желтыми, Питбуль взмахом руки приказывает всем замереть и не шевелиться. Ротвейлеры чуют Зверя, заливаются бешеным лаем, но остаются на своих местах. Какая выдержка! Надо будет спросить потом, на что Питбуль их дрессирует – на колбаску или на высушенные кусочки печени врагов. Босая приказывает псам замолчать, как ни странно, они слушаются и ее, прижимаются к земле, но продолжают тихонько тарахтеть, скаля острые зубы. Интересно, спрячутся ли они за кресло, если я покажу свои? Хочется это проверить. Мою челюсть, словно, выворачивает, кости хрустят, полностью видоизменяясь. Волчьи зубы начинают мешать из-за того, что я обернулся не полностью.