Вячеслав Александров - Пение мёртвых птиц

Прошло. Снова взглянул на брата. Может всё-таки разбудить? Вот он обрадуется, когда увидит маму! Если только это и впрямь она…

Митька вглядывается в образ за окном. Теперь он как будто видит дальше и лучше. Теперь как будто удаётся, невзирая на темноту, разглядеть изгиб её бровей и даже добрые голубые глаза.

Мама поманила его на улицу. Мурашки поползли по спине. Что она здесь делает? Они ведь уехали из родной деревни, где всё и случилось. И из следующей тоже. И потом… Митька уверен, что и отсюда скоро уедут.

Мама поманила его снова.

Он не помнил, как вышел во двор.

Небо. Холод.

Мамы не оказалось на прежнем месте.

Темно. Свет в домах не горит.

Вернуться и попытаться заснуть?

Митька почувствовал, как она продолжает смотреть. Но откуда?

Вышел за калитку, встал посреди дороги и огляделся.

Она ждала в конце улицы. Вся в белом. Да, это та самая сорочка: теперь точно видно. И черты лица. Те самые, мамины. Но ведь это не она?..

Мама снова поманила его за собой. Он не знал: идти или не идти? Пошёл.

Перед глазами всё поплыло. Медленно и тошнотворно.

Митька брёл как во сне, то проваливаясь в темноту, то выныривая. Мама всё время шла далеко впереди. Всё время манила за собой. Он следовал. Сам не зная зачем. Хотелось вернуться. Но он продолжал идти.

Митька не очнулся, даже когда ноги намокли.

Вода затекла под штанины пижамы, рубашка надулась пузырём вокруг живота, а потом земля ушла из-под ног.

Вода везде.

«Как я здесь оказался?!» – пронеслось в голове.

Руки сами собой вытянулись в стороны. Захлопали. Ноги непослушно задрыгали во все стороны. Ясность ума вернулась, но ненадолго. Следом накатила паника. Нужно выбираться. Где берег?

Снизу за щиколотку схватила чья-то рука. Лапа. Птичья – он чувствует когти.

Сердце защемило от страха.

Ночь. Небо. Холод. Вода. Кругом вода.

Чёрная.

Лапа не тянет вниз, только держит на месте. Не даёт уплыть. Этого хватает. Лёд сковал мышцы. Вторую ногу больно. Судорога. Митька дёргает ногой. Не проходит.

Руки бьют по воде. Шея быстро устаёт. Сейчас надломится. Вверх-вниз. Он то проваливается, то выныривает. Вверх-вниз. Он – поплавок.

Ему удалось поднять рот над взбесившейся водой. Судорожный вдох. Жадный. Последний? Новая попытка. Новый глоток воздуха. Последний? Каждый раз как будто последний. Скоро. Страшно. Умрёт? Он умрёт? То есть насовсем?

Волны бьют по лицу.

Кругом вода. Ледяная вода.

Больно. Ногу сводит. Больно!!! Другую не пускают когти. Держат. Даже вниз не тянут, просто держат. Это не она. Он ведь и сразу понял, что не она. Зачем пошёл за ней?

Митька лягается. Нельзя переставать бороться. Сбросит: сейчас он её сбросит. Обязательно. Пожалуйста.

Помогите. Кто-нибудь. Вдруг кто-то рядом. В темноте! Закричать бы! Никак!.. Он еле успевает вдохнуть. Не крикнуть.

Митька умеет плавать. Умеет. Сейчас он уплотнит воду, сейчас вытолкнет себя. Силой воли. Вверх-вниз. Вода накатывает на лицо. Он выныривает, чёлка падает на глаза. Ничего не видно. Не важно! Выплыть!

Он не плывёт. Лишь скачет в воде. Бьёт её руками.

А Витька там остался. Так и будет думать, что это Митька убил ту птицу. Объяснить бы всё… И батя там. Батю жалко: Митька ведь так и не сказал ему, что прощает его. За всё прощает.

Митька выталкивает себя наружу на миг. Вдох. Крикнуть!.. Не успел!

Когти не отпускают. Зачем она это делает? Пусти! Кто-нибудь!

Берег тонет во тьме.

Озеро как будто растёт. Поднимается. Больше. Лицо опять захлестнуло. Нужен вдох. Мысли спутались. Стёрлись. Давно уже. Дышать.

На секунду Митьке показалось, что он снова почувствовал воздух кожей лица. Но ещё рано. Нос и рот под водой. Ещё рано!

Вдох.

Это не он вдохнул, это кто-то вместо него.

Боль. Вода врывается внутрь жидким пламенем. Проливается огненным дождём в лёгкие. Её не сплюнуть. Как ни старайся, не сплюнуть – только ещё больше глотаешь. Больше воды. Больше огня. Больше. Затылок звенит. Череп трещит. Грудь разрывается. Ничего не видно. Ничего не слышно. Пожалуйста, хватит!

Милосердные воды смыкаются перед лицом и боль уходит. Боль отрезана водой. Боль там, снаружи. Вода превращается в преграду, в мутное стекло. Сквозь неё видно чёрное небо и бледно-жёлтую луну. Безразличную. Спокойную. Митьке хочется к ней прикоснуться, но рука совсем обмякла, и луна тихо поплыла в сторону.

Больше нет огня внутри. Больше нет льда вокруг.

Ночь. Небо. Вода. Луна. Тишина. И безмятежность. Всё равно.

Уже всё равно. Уже не страшно. Больше нет.

Едва первые солнечные лучи коснулись лица Макарова, как он тут же проснулся, мгновенно сел, открыл дверцу своего автомобиля, на заднем сидении которого спал большинство ночей, и вышел на свежий воздух. Дикая трава легонько щекотнула босые ноги. Ни потягиваний, ни ворочаний, ни «ещё пять минуточек». Только свёл лопатки, да щёлкнул костями. Как будто вовсе не спал, а просто лежал, пока вдруг не сорвался с места.

В степи всегда дует ветер, не переставая. Меняется только его сила. Сейчас ветер никому ничего не пытается доказать, а лишь приятно обдувает кожу. Он пробуждается куда медленнее Димы.

А вот Дима Макаров всегда просыпается в один миг, точно по щелчку переключателя. И не важно, как он провёл ночь: в мягкой гостиничной койке после душа, или прямиком в одежде на жёстком сидении своего железного коня. Тело молодого парня никогда не деревенеет, шею не клинит, а сам он всегда поднимается по утрам бодрым. С «простыми смертными» его роднит лишь потребность бегло протереть глаза спросонок, а в остальном он точно от батареек питается.

Ветер слегка разыгрался, словно завидуя бодрости Макарова, на секунду заложил уши, но тут же отпрянул. Будто дружески хлопнул по плечу, не желая в действительности толкнуть слишком сильно.

Диме хотелось постоять недолго в его потоках. Понаблюдать встающее солнце.

Есть что-то магическое в утренней прохладе, в раннем степном ветре. Вдохнёшь полной грудью и жить хочется.

Но дурные привычки скоро напомнили о себе: парень вынул из кармана смятую пачку «Финиста», достал сигарету, повернулся спиной к ветру, и закурил.

Вдали заливался звонкий, голосистый жаворонок. Солнечный диск более чем наполовину выбрался из-за горизонта. Его неспешное спокойствие, вкупе с тихим ветром и утренней порцией никотина, натолкнуло Диму заглянуть в себя. Зачем он здесь?

«Чтобы очистить эту землю», – всплыли в памяти заученные строки.

И тут, как издёвка, большой кусок горящего пепла сорвался с сигареты в траву.

Дима засуетился. Открыл автомобиль, поднял подлокотник у водительского сиденья, отсек под которым и служил ему пепельницей, и прикончил там недокуренный «бычок».