Вячеслав Александров - Пение мёртвых птиц

Григорич заговорщицки подмигнул и объяснил на пальцах, как найти гостиницу.

Макаров дружелюбно улыбнулся в ответ, а сам, выйдя из гаража на свежий воздух, тяжело вздохнул. Если сложить цену коммутатора и награду для мужиков за починку, даже чисто символическую, то денег ни на какую ночлежку у него уже не остаётся.

Он тревожно оглянулся на гараж. Багажник его «Волги» был битком набит разнообразным оружием. Конечно, оно надёжно спрятано в двойном дне и мужики до него вряд ли доберутся, но чувство тревоги всё равно кольнуло. Он теперь беззащитен, а в Тихозёрке, возможно, обитает некое чудовище, утопившее мальчонку.

Впрочем, это ещё предстояло проверить. Практика Димы показывала, что зачастую самыми страшными чудовищами в конечном итоге оказываются люди. А это уже не его юрисдикция.

Макаров окинул улицу критическим взглядом. Деревня, как деревня. Таких он повидал уже сотни. Два ряда сравнительно невысоких домиков по обе стороны от разбитой дороги, на которой вдалеке ребятня гоняет мяч. Вдоль заборов – бурьян, хотя некоторые дворики выглядят вполне ухожено и прилично. На дороге то тут, то там лежат высохшие коровьи лепёшки. Самих коров не видно, но возле забора дома, соседнего с гаражом Григорича, щипают траву две козы.

Охотник внимателен.

Дима вдохнул полную грудь чистого, прохладного деревенского воздуха, и собрался было искать гостиницу, но первым же шагом угодил во что-то неприятное: мягкое и вместе с тем ломкое. Под ботинком захрустело.

Макаров поспешил убрать ногу и глянул вниз. Мёртвая птичка лежала, распластав по земле крылья. Умерла совсем недавно – глаза не успели сгнить, и все перья казались по-птичьи опрятными и вычищенными.

Дима покрутил тушку носком ботинка, но не нашёл никаких ран. Впрочем, он сделал это просто так, без интереса, и в следующую секунду уже шагал по усеянной рытвинами дороге, ища глазами указанные Григоричем приметы.

Вообще, удивительно, что в такой небольшой деревне, как Тихозёрка, где все улицы, проезды и переулки можно перебрать по пальцам, в принципе есть гостиница. Зачем? Кто сюда приезжает? Может, тут раньше был какой-нибудь детский лагерь или санаторий? Возможно… Но если они когда-то и существовали, сегодня уже канули в лету.

Проходя во второй раз мимо красной крышки гробика, Дима ненадолго остановился.

Убитых горем родителей во дворе не было, как и брата покойного, о котором успел упомянуть Кузьмич.

Если только этот болтливый старичок ничего по незнанию не напутал, то что-то со здешним утоплением нечисто.

Макаров обязательно разберётся что к чему.

Впрочем, на это его толкало не чувство справедливости, а скорее желание реабилитироваться в собственных глазах. Дима старался относится к своему ремеслу совершенно спокойно. Если всё вокруг принимать близко к сердцу, то здоровья надолго не хватит. Ведь в том и заключается главный парадокс охоты на бестий – ты не сможешь никому помочь, пока уже не будет поздно. Кто-то должен стать жертвой: только так скверники могут обнаружить себя.

Конечно, из любого правила есть исключения, но на то они и исключения, чтобы встречаться исключительно редко. И на то чудовища и чудовищны, чтобы причинять вред всему вокруг себя. Вспомнить хотя бы того грызозуба; сколько лесного зверья он успел загубить? Что уж и говорить о тварях, привыкших обитать по соседству с человеком. В каком-то смысле Тихозёрке даже повезло: обычно прежде, чем скверник успевает привлечь к себе внимание охотника, жертв накапливается намного больше одной.

Дима ещё учился в школе, когда его отец услышал об актах каннибализма на Камчатке. Из шести человек, подвергшихся нападениям, выжил только один, и отец решил проверить – на всякий случай.

Выжившего содержали в военном госпитале. Пятьдесят процентов кожного покрова на его лице было съедено. Остался один глаз. Голову обмотали бинтами. На левой руке не доставало четырёх пальцев.

Врачи, конечно, никого к нему не пускали, но ночью Димин отец тайком проник к койке несчастного, чтобы поговорить. Когда охотник спросил о том, что случилось, тот смог выдавить из себя лишь несколько слогов.

«Хаш», – не то сказал, не то прохрипел он увечным горлом и тут же умолк, открывая и закрывая рот, хватая воздух, пока измученный взгляд единственного уцелевшего глаза примёрз к ночному гостю. «Та», – случайный звук, как будто недоеденный калека просто выдохнул частицу своей боли, попытался её отхаркнуть, но не вышло. Он молчал, и воздух тихо свистел, вылетая сквозь бинты в том месте, где у человека должен быть нос. Макаров старший терпеливо выжидал, что он скажет. Только терпение охотника подошло к концу, и он начал было задавать наводящие вопросы, несчастный ухватил здоровой рукой его руку, подался, как мог невысоко, вперёд и булькающей глоткой прорычал: «Р-р-р-р-у».

Стало ясно, что других сведений от него получить невозможно.

Три выживших слога Макаров старший сложил в слово – хаштару – чтобы использовать его, как рабочее название скверника, пока не будет установлен его точный вид.

Позже оказалось, что нет такого вида: на Камчатке зародилось новое, доселе небывалое чудовище. Скверна течёт и меняется, подстраивается под изменчивый мир.

То, что за убийствами стоит не человек, было понятно практически с самого начала. Ведь все нападения происходили недалеко от мест больших скоплений людей, но никто не слышал криков жертв. Несчастных пожирали живьём буквально в нескольких шагах от ничего не подозревающих горожан. Можно было предположить, что тела переносились после смерти, но лужи крови указывали на обратное. И при том никаких следов ядов в телах убитых токсикологи не нашли.

Ответа на парадокс могло быть только два. Или какой-то хитрый психопат заморочился со сложной инсталляцией: ловил жертв в удобных местах, убивал вдали от свидетелей, собирал их кровь, а затем каким-то образом незаметно подбрасывал трупы в парки, скверы, на набережную… Причём работал молниеносно, по словам судмедэкспертов, отмеривших время смерти, да и с кровью уж как-то очень ловко обходился: если и терял, то совсем какие-то незаметные крохи.

Или всё-таки не обошлось без Скверны – и, как теперь известно, именно этот вариант оказался правдивым.

Почему жертвы не звали на помощь, отец Димы выяснил позже. Всё из-за способности хаштару подавлять волю человека. У беспомощных, пожираемых заживо людей оставалась последняя привилегия – выплёскивать свою боль криком, но хаштару отнял и её.

Они встретились впервые именно там, в госпитале. Когда Макаров старший тихонько покинул палату выжившего, его сразу насторожила темнота в коридоре. В госпиталях всегда горит свет по ночам, и когда охотник пробирался внутрь, свет горел, как и положено. Но тут он погас.