Вячеслав Александров - Пение мёртвых птиц

Наверняка одноглазый выживший был уже убит, потому что чудовище напало на Макарова старшего сзади, со стороны палаты. Чёрные, контролирующие разум пальцы легли ему на череп. Однако тёмная сила Скверны не подействовала на охотника, тот ловко выломал бестии руку и завязалась драка.

Хаштару двигался с непостижимой для человека скоростью. Он как будто наполнил собой весь коридор госпиталя. К тому же – чёрный – он оказался почти невидим в темноте.

Отец Димы вертелся, как ураган, отмахиваясь от чудовища ножом, но скверник всё равно умудрялся наносить ему рваные раны одну за другой. Прошло не больше пяти секунд, прежде чем Макаров старший успел выхватить и включить фонарик, но и этих мгновений хаштару хватило, чтобы изодрать и вымотать охотника. Зато под лучом света бестия сразу же замедлилась до человеческой скорости и сбавила натиск.

Тогда охотник отступил вглубь коридора, выискивая выключатели. Ни один не сработал. Макаров старший продолжал держать хаштару на расстоянии под лучом фонаря, подбираясь всё ближе и ближе к электрощитку. Поравнявшись с целью, он лишь на мгновение отвёл от бестии фонарь, чтобы подсветить себе пробки.

Когда на потолке замерцали продолговатые люминесцентные лампы, чудовище уже исчезло.

С такой странно-мыслящей тварью Макарову старшему прежде иметь дело не приходилось. Хаштару не только отключил свет (именно отключил, а не выдрал электропроводку с корнями), он также убил дежуривший ночью персонал госпиталя. Очевидно убийства были совершенны не ради еды, а чтобы добраться до жертвы. Раны читались легко: один точный удар по горлу – быстро и практично. Словно заметающий следы убийца вернулся за свидетелем.

С того дня хаштару обернулся для Макарова старшего главной охотой в жизни. Девять жертв на Камчатке. Ещё двадцать одна в течении нескольких лет, пока охотник гонялся за чудищем по всей Восточной Сибири.

Со временем отец понял, что не изловит тварь в одиночку. Тогда он, наконец, взялся за Диму. Они стали охотиться вместе, чтобы Дима набрался опыта.

И вот, относительно недавно в Петербурге, хаштару снова заявил о себе, убив ещё двух человек.

Дима подобрался к чудовищу так близко, как никогда не удавалось его отцу. А затем, он упустил его…

И против всех перечисленных смертей только один утопленник в Тихозёрке.

Да… Местным ещё повезло.

Дима неторопливо брёл между похожими один на другой домами с табличками, подписанными типичными «советскими» названиями: «Комсомольская», «Победы», «Краснознамённая». Прошагал мимо ларька с красной вывеской «Продукты», добрался до почти такого же, но с уже «синими» «Продуктами», свернул, как и предписывал Григорич направо и, спустя несколько минут, вышел к административному центру – на улице «Мира».

Асфальтированная дорога, хоть и пребывала в плачевном состоянии, могла гордиться своей выдающейся сохранностью в сравнении с теми, какие Дима уже успел лицезреть.

Вдруг затренькали знакомые любому уху металлические звоночки: Дима оглянулся и отступил на шаг – мимо, поднимая пыль и ветер, тотчас промчались несколько мальчишек на велосипедах, по виду, передаваемых по наследству от четвертого колена. Потускневшие катафоты, надетые на спицы, не сияли, как от них ожидалось, но это мало заботило велосипедистов. Одетые в застиранные футболки, а кто и с голым торсом и майкой, повязанной прямо на лбу, они кричали на всю улицу и гнали, что было дури наперегонки. Доехав до некоего ориентира известного только им, свернули и скрылись так же быстро, как возникли.

Последние отзвуки их погони осели вместе с пылью, и улица погрузилась в прежнюю тишину. Дети представляли собой единственный видимый глазу намёк на жизнь в Тихозёрке. Они скрылись – и жизни не стало. И не стало почти ничего, за что бы мог зацепиться глаз.

Разве только за одинокую дворнягу. Полная противоположность энергичной ребятне. Собака бродила неподалёку, то и дело укладываясь где-нибудь полежать. Всякий раз её что-нибудь не устраивало. Она поднималась и проделывала ещё несколько ленивых шагов прежде, чем снова улечься. И больше ничего. Олицетворение всеобщей местной вялости и досужия.

Несколько минут спустя, Дима стоял возле дома с гостиничной вывеской, докуривая сигарету. Он уже начал оглядываться в поисках урны, когда вдруг услышал девичий голос:

– Только не бросай на землю!

– Нет-нет, я как раз смотрел, куда можно.

Дима обернулся.

На крыльце стояла среднего роста девушка, лет двадцати, двадцати двух, одетая по-домашнему во всё «рабочее», с платком на голове, из-под которого кое-где выглядывали русые волосы.

– У нас нет урны, – засуетилась она. – Подожди секунду.

Девушка скрылась в доме и через мгновение уже выскочила со старым металлическим ведром:

– Вот: брось сюда, – сказала, открывая калитку.

Дима так и поступил. Подался чуть вперёд, проводил взглядом окурок, отступил на шаг, затем, поднимая глаза, как будто случайно заглянул девушке в лицо – чистое, без родинок – и тут же отвернулся.

– Спасибо. А то нет сил всё тут каждый раз убирать.

– Вы – Соня? Это ваша гостиница?

Дима качнул головой на вывеску, а после опустил на девушку мягкий, широкий взгляд.

– Постоялый двор, – поправила Соня. – Мы с мамой живём в правой части дома, а с этой стороны сдаём комнаты. Хотел заселиться?

Поставив ведро около ограды, она выпрямилась, невольно ответила на взгляд Макарова и на миг как будто оробела.

Помимо родового ремесла, мужчины в семействе Макаровых передавали друг другу необыкновенный цвет глаз. Радужка казалась на первый взгляд карей, но при внимательном рассмотрении под нужным углом наливалась чародейской позолотой. Эта особенность в сочетании юным лицом Димы, объединяющим в себе благородную мужественность и почти женскую нежность, всегда оказывала особый эффект на девичьи сердца. В средней школе девчонки посбивали все углы, бегая за ним. Одна даже писала стихи, в которых говорилось, что у него «солнце в глазах».

Но Соня уже не сопливая девочка, и наверняка одного внешнего вида оказалось бы мало, чтобы вот так запросто смутить её.

Оказалось бы, кабы жила она в городе, а не в «стареющей» Тихозёрке, где местные, как успел подметить Дима, или много старше Сони, или совсем ещё дети. Подобные деревни не могут дать современной молодёжи ни интересной работы, ни безбашенного отдыха. А уж в самой Тихозёрке, на первый взгляд, даже хозяйства толкового никто не вёл. Из развлечений, скорее всего, одно пьянство, драки и бесконечные сплетни. И всё Сонино поколение, наверняка, закончив школу, перебралось в город на учёбу, а сама она осталась тут, помогать матери управлять домом. Одинокой матери: «Мы с мамой», отца она не упомянула.