Ксения Данилина - Ладья Авалона

– Я могу чем-то помочь? – растерянно спросила она. – Что случилось? – обратилась, приседая, к мальчику, который повернул к ней заплаканное личико. – Кто тебя так обидел? Дети? Или может быть, воспитательница строгая? – это уже к матери, которая окинула случайную помощницу испуганным и потерянным взглядом.

– Н-нет, нет, – Лариса быстро взяла себя в руки и погладила сына по голове. – Воспитатели здесь замечательные… Просто… в семье проблемы.

– А-а, – понимающе протянула Вика, не отрываясь от испытывающих глаз ребенка. Эти внимательные карие глаза затягивали. Таким когда-то был Игорь, а она этого не видела. Он тоже ходил в сад, играл с детьми, переживал свои маленькие радости и печали, и у него был дом, куда его вела не родная, но любящая женщина. А вот ее, Вики, рядом не было. Пока ее собственный сын постигал мир, она бесцельно тратила годы на пустую возню, которая окончилась ложью, пустым самодовольством и разбитой на серпантине машиной. Дура, какая же дура… Слезы подступили к горлу и Вика, не справившись с чувствами, судорожно всхлипнула. Лариса с каким-то истерическим сочувствием коснулась ее плеча:

– Что с вами?

– Я… мне.. – Вика заставила себя подавить горечь и стыд и, опустив глаза и часто моргая, вымученно улыбнулась. – Не могу видеть детей… Мой малыш… – и она только скривилась и махнула рукой. Данилина мигом обняла ее, поглаживая по спине:

– Боже, какой ужас! Держись, хорошая! Ну, не плачь… Все еще будет! Ты ведь такая молодая!

Но Вика уже никак не могла остановиться. Она обняла измученную женщину и рыдала у нее на плече, желая поведать, что все намного ужаснее, что она сама, своими руками расписалась в том, что единственное родное существо ей не нужно, что оно стоит у нее на дороге, не пуская ее дальше, а она слишком слаба духом и себялюбива, чтобы взять его на руки и идти вдвоем. Что «малыш» уже почти взрослый человек, и что у нее уже ничего не будет.

Наконец, застыдившись и взяв себя в руки, она отстранилась. Никита уже не плакал, а с удивлением смотрел на эту странную незнакомую тетку. Лариса устало улыбнулась:

– Держись, мы должны быть сильными. Жестоко, конечно, но никто не поможет, если ты сама себе не поможешь… Я это хорошо знаю, – она глянула на ребенка и светло улыбнулась ему. – Но у меня есть мой сынок, и не справляться я не могу.

– Плохой отец? – предположила Вика, утирая слезы бумажным платочком.

– Да, – вздохнула Данилина. – Скорее его отсутствие… Вернее, не совсем так, но, – и она, засмеявшись своей путанице, только махнула рукой. – Может, в кафе? Тут недалеко, вам нужно успокоиться, да и я не отказалась бы от кружечки кофе – с утра еще не ела, да и ребенка покормить надо. Вроде бы сад должен облегчать жизнь, а выходит наоборот – пока отвезешь с утра, пока обратно дойдешь, успеешь всего-ничего, а там уже беги обратно…

– Мой парень умер, – зачем-то сказала Вика, не подумав, что эта информация вовсе не совпадает с жизнеописанием настоящей Трисс. – И я ребенка потеряла от стресса…

Лариса немного помолчала, а затем сказала:

– Не понимаю, зачем жизнь так нас испытывает. В одном дает, в другом отнимает, – Вика видела, что ей необходимо выговориться, поэтому услужливо молчала. – Может быть, потому что люди могут быть хороши лишь в чем-то одном? Один хороший муж, но не умеет работать. Другой любит работать и хорошо зарабатывает, но зануда и тупица. Другой прекрасный собеседник и друг, но плохой любовник. Третий хороший отец, но ни к чему больше не годен… Или потому, что в разное время мы видим в человеке разное? Ценим разное? – она глянула на Вику, словно спрашивая, можно ли ей еще говорить и, получив вежливый кивок, заговорила дальше. – Мы когда только встретились и стали жить вместе с Мишкой, я была на седьмом небе от счастья. У нас все было идеально – мы прекрасно проводили время, постоянно были какие-то интересные поездки, бесконечные разговоры о самых разных вещах, все чудесно в постели, и в работе у него все было хорошо. Я видела, как ему нравится делать свое дело, он творчески вообще ко всему относился. А потом, как я забеременела, все изменилось… Он как будто на мне крест поставил! А ведь я держала себя в форме и не зацикливалась, знаете как бывает у некоторых, на быте и детской теме… А он начал отдаляться. Потом как-то первый год пролетел в заботах незаметно, а когда я глаза раскрыла – рядом был совсем чужой человек, – она опять помолчала, и Вика тоже молчала, ожидая продолжения.

Они подошли к небольшому кафе в окружении пышных лавровишен, и заняли столик на улице под тентом. Бойкая девчоночка в фартуке приняла у них заказ. Данилина в задумчивости терла лоб, будто пытаясь себя разбудить, а Никита спокойно сидел на стуле, болтая ногами и оглядывая незнакомку. Она подметила, что мальчишка с интересом изучал медальон, который Трисс носила на шее – небольшой, круглый, посеребренный, в виде головы волка.

– Увы, я не могу тут поделиться опытом, – Вика печально пожала плечами. – Мы с Димой тоже мечтали о ребенке, он был так рад. Мне казалось, он будет и дальше любить меня, но… – она замолчала, предлагая Данилиной продолжить, и та продолжила свою историю:

– И я уже не знаю. Они все меняются, так или иначе. Кто-то перешагивает рубеж и взрослеет, кто-то терпит «опасный» период и начинает ладить с ребенком старшего возраста. Кто-то молчит и не показывает виду, а потом ты узнаешь, что его, оказывается, все не устраивает, он несчастен и виновата во всем ты и твой ребенок… Я не могу такого сказать про Мишку, но… Я сейчас вспоминаю и вижу, что он просто пытался себя сломать – начать новую жизнь по новым правилам, жизнь, знаешь, «взрослого» мужчины. Наверное, и я виновата, что не догадалась, не заметила, что он не готов. Для него жизнь – что-то творческое, в поисках, в эмоциях, во впечатлениях… А какие, согласись, впечатления с женой, которая сидит дома? Я надеялась, когда Никитка подрастет, мы снова сблизимся, ведь можно делать все то же, что и раньше, но уже втроем. Вот он так не думал. Вечно за играми, со встречами, с друзьями, с теми, кто может подорваться и поехать куда-нибудь на концерт. Он уезжал, даже по работе, а я бесилась, ревновала. А потом поняла, что мы абсолютно разные, что у нас больше нет общих тем, что мы друг другу не интересны. Но стоило мне начать с ним разговор, он уверял меня в любви, хотя это были пустые слова – ну какая любовь, если он совершенно мной не интересовался? Да, я не летала, как его бездетные подруги, в другие страны, не играла больше с ними в онлайн-игрушки… Но ведь жизнь с ребенком – это не всегда деградация! Я стала читать больше, смотреть фильмов, мы с ним, – она слегка кивнула на малыша, получившего свою тарелку борща и пирожок, – постоянно чем-то занимались, играли, придумывали… Мне кажется, я сильно изменилась. Ребенок во мне открыл какие-то другие каналы, что ли… А вот Мишка этого не видел. И знаешь, мне было так больно, что я живу, во мне живет целый мир, но никто не видит этих изменений, что все, чем я занимаюсь – быт, хозяйство. Я нашла подработку, но даже после этого он не стал со мной внимательнее.