Лилия Лукина - Рождение Королевы

– Великое небо! – потрясенно закричала она, что было ей совсем несвойственно. – Хелен! Безумная вы женщина! Куда вы собрались в таком состоянии?

– Искать вас, – просто ответила Елена и потеряла сознание.

Потом она смутно ощущала, что кто-то стаскивает с нее сапоги и пальто и куда-то тащит. Окончательно очнулась она уже в своей кровати, раздетая и укрытая. На стуле рядом с ней сидела Князева, которая, увидев, что Елена открыла глаза, взяла с тумбочки чашку и поднесла к ее лицу:

– Пейте! – непреклонным тоном потребовала она. – Это жуткая гадость, но так надо!

– Что это? – еле слышно спросила Елена.

– Травы. Это должно вам помочь, – объяснила Княгиня.

– Так вы за ними ходили? – догадалась Елена.

– Да! – сердито сказала Маргарита Георгиевна и прикрикнула: – Да пейте же! – И Елена послушно выпила. – О вашем безобразном поведении мы поговорим, когда вы выздоровеете, а сейчас ответьте только, зачем вы собрались меня искать.

– Я боялась, что вы упали и сломали себе что-нибудь – скользко же… – только и успела пробормотать Елена и, хотя ей хотелось рассказать все, что она передумала, когда обнаружила, что Князевой нет дома, сил на это у нее уже не было – она, как в бездонную пропасть, провалилась в сон.

Когда она проснулась, была, наверное, глубокая ночь. На ее тумбочке горел ночник, а на стуле по-прежнему сидела Княгиня.

– Как вы себя чувствуете, Хелен? – спросила она, когда Елена пошевелилась.

Елена прислушалась к себе и вдруг обнаружила, что не чувствует больше температуры, и голова не болит.

– Хорошо, Маргарита Георгиевна, – честно сказала она. – Только слабость ужасная, а так – все хорошо.

– Вот и славно, Хелен! Теперь вы быстро поправитесь, – Князева наклонилась к ней и осторожно погладила по голове.

И Елена, расплакавшись от переполнявшего ее чувства благодарности, невыразимой никакими словами признательности к этой совершенно чужой, но одновременно такой близкой и родной женщине, взяла ее руку, прижалась к ней лицом и поцеловала. Плакала и целовала. Плакала и целовала.

– Ну, будет!.. Будет!.. – Княгиня осторожно высвободила свою руку и, поправив на Елене одеяло, сказала: – Спите, Хелен. Спите, дитя мое.

Это происшествие сблизило их настолько, что их отношения превратились почти в родственные, и Князева начала обращаться к ней на «ты» и звать «дитя мое», а потом предложила, чтобы Елена, в свою очередь, звала ее «тетя Рита». Но это обращение как-то не прижилось и быстро трансформировалось просто в «Тетушку» – такое милое, уютное, теплое и домашнее слово. Теперь они еще больше времени проводили вместе, сидя около камина в гостиной, куда они перебрались из кабинета, и говорили, говорили, говорили, совершенно забросив книгу, которую Княгиня начала было диктовать Елене.

– Ах, дитя мое! – сказала она, махнув рукой. – Это так скучно! Мне это теперь больше неинтересно.

Зима прошла очень весело: Новогодний и Рождественский губернаторские балы, куда Елена сопровождала Княгиню и где порой ловила на себе весьма заинтересованные мужские взгляды, вновь вошедшее в моду катание на тройках на Масленицу и множество других праздников, на которых Елена уже не чувствовала себя пробравшейся туда тайком самозванкой. Но больше всего ее удивляло то, что у Князевой хватало сил, чтобы активно участвовать в этой, как она, иронично улыбаясь, называла ее, «светской» жизни.

В апреле Маргарите Георгиевне исполнилось восемьдесят лет, и торжества по этому поводу прошли невероятно пышно. Сама именинница, принимая поздравления, величественно сидела, как на троне, в кресле с высокой спинкой в специально сшитом к этой дате костюме: длинная юбка из коричневого бархата, своеобразного фасона жилет из такой же материи и белоснежная блузка с оборками. В снятом по этому случаю самом фешенебельном ресторане города звучали с большей или меньшей долей искренности заздравные речи, тосты сменяли один другой, заехал с поздравлением даже сам губернатор, с которым Княгиня бодро прошлась в туре вальса. Елена, неоднократно слышавшая, что подобные торжества частенько заканчиваются для именинника весьма трагично – редко, кто может выдержать такое эмоциональное напряжение в более, чем зрелые годы – с тревогой наблюдала за Князевой, сжимая сумочку, где лежал обновленный набор лекарств, которые она раньше всегда держала наготове для мамы. Но Маргарита Георгиевна, судя по ее виду, чувствовала себя прекрасно и явно получала удовольствие от царившей вокруг нее праздничной суеты. Когда они вместе с Берлимбле вернулись домой и расположились в гостиной, где Елена по просьбе Княгини быстренько поставила на стол коньяк, фрукты и конфеты, Маргарита Георгиевна, подняв бокал, весело сказала:

– Ну, что, друзья мои? Я, как именинница, требую продолжения банкета, и поэтому он плавно перетекает в концерт! Хотите?

– Еще как! – радостно воскликнули хором Елена и Берлимбле.

И Маргарита Георгиевна, довольно рассмеявшись, села к роялю и запела. Она пела в полный голос. Это были песни из репертуара Эдит Пиаф, Мирей Матье, Тины Тернер, Уитни Хьюстон, Эллы Фитцджеральд, французские, итальянские и английские песни, оперные арии, а они с восторгом слушали Княгиню и любовались ей, радостно-оживленной и совсем не выглядевшей усталой после такого насыщенного событиями дня. Засиделись они далеко заполночь, после чего разошлись по своим комнатам – Берлимбле принял приглашение Князевой переночевать в комнате для гостей.

Но Елена, которой пришлось изрядно поволноваться за здоровье Княгини, вопреки своим ожиданиям, что, стоит ей коснуться головой подушки, как она тут же уснет, беспрестанно ворочалась в своей постели, когда услышала в коридоре чьи-то шаги, потом осторожный стук и негромкий голос Григория Борисовича, который спросил:

– Риточка! К тебе можно?

– Заходи, Гришенька! – раздался еле слышный ответ Князевой и за этим последовал тихий щелчок закрываемой двери.

«Нет, этого просто не может быть! – ошеломленно подумала Елена. – Ей же восемьдесят лет! Она годится мне в матери! Но я валяюсь совершенно вымотанная этим безумным днем, а у нее еще есть не только желание, но и силы, чтобы заняться любовью с Берлимбле! Сколько же в ней энергии! Нет, Тетушка совершенно невероятная женщина!» – заключила Елена и, улегшись на бок, завернулась в одеяло с детства проверенным, надежным способом – так, чтобы обязательно было закрыто ухо – и неожиданно для самой себя сладко зевнула и уснула.

Утром за завтраком Елена со щемящим чувством нежности в душе наблюдала за тем, как Берлимбле смотрит на Маргариту Георгиевну сияющим влюбленным взглядом, а она в ответ улыбается ему доброй, ласковой улыбкой. Потом Григорий Борисович уехал по делам, а Княгиня ушла, как она сказала «поработать», в свой кабинет, попросив Елену, когда она освободится, то есть уберет со стола, прийти туда же.