Лилия Лукина - Новая Марджори

Поднявшись в пещере в полный рост, Елена с замирающим сердцем посветила вокруг себя – фонарик плясал в ее дрожащей руке, выхватывая из темноты то проржавевшую железяку, в которой уже невозможно было узнать котелок, то большую кучу трухи в глубине, которая, как она поняла, когда-то была постелью. Она достала из кармана полиэтиленовый пакет, подошла к тому, что когда-то было ложем любви для Маргит и Лаки, и осторожно высыпала на него прах Тетушки.

– Вот ты и вернулась домой, Маргит Бэллз! – со слезами на глазах прошептала она. – В свой единственный на свете настоящий дом! И пусть твой прах покоится здесь, но твоя гордая, мятежная душа навсегда останется со мной, потому что в моей памяти, душе и сердце ты по-прежнему жива!

И тут ей на память почему-то пришли слова, сказанные Лаки Гроем, когда он отдавал Маргит кольцо Крейлара, и она, запрокинув голову и глядя вверх, в темноту над головой, громко и торжественно произнесла:

– Во веки веков отныне и до тех пор, пока не придет Великая Тьма, чтобы править миром, ты будешь жить во мне, Маргит! И будешь жить вечно, ибо я бессмертна!

Не успела она договорить, как на нее обрушился мощнейший, чуть не сбивший ее с ног поток неведомой энергии, которую она, зажмурившись и открыв рот, впитывала каждой клеточкой своего тела. А потом на нее снизошло величайшее спокойствие, и она почувствовала такую уверенность в своих силах, какой у нее не было еще никогда. Она немного постояла, привыкая к этому новому ощущению всемогущества, и поняла, что это к ней, наконец-то, пришли все знания Тетушки, которые, вопреки опасениям Берлимбле, совсем не перепутались с воспоминаниями Елены, а по порядку разложились каждое на своей полочке, ожидая, когда она захочет ими воспользоваться. Глубоко вздохнув, она опустила голову, открыла глаза и, снова посветив вокруг, увидела два стоящих друг против друга камня. Это же их стулья, поняла она и опустилась на тот, на котором когда-то сидела Тетушка. Упершись локтями в колени, она спрятала лицо в ладони и тут на нее нахлынули воспоминания, о которых в письме Тетушки не было ни слова. Елена вспомнила, как Маргит с Лаки спали, обнявшись и прижавшись друг к другу, и у него почему-то всегда, даже когда было очень холодно, из-под одеяла торчала коленка, над чем она постоянно подшучивала, а он подсмеивался над тем, что она спала, свернувшись, как котенок, у него под боком и утром ему приходится долго искать ее под укрывавшими их тряпками, как они возились и дурачились, словно оставшиеся без присмотра дети. «Великое небо! – подумала Елена. – Как же они были счастливы!» – и в ушах у нее звучал веселый смех Маргит, которому вторил Лаки. Наконец, она глубоко вздохнула, подняла голову, открыла глаза и сказала:

– Теперь я знаю, Тетушка, почему вы решили передать мне свои знания и память именно здесь! Совсем не потому, что хотели подстраховаться – вы же знали, что я обязательно выполню вашу последнюю волю и привезу сюда ваш прах! Нет! Вы хотели, чтобы в этой пещере я до конца не только поняла, но и прочувствовала, что давало вам силы жить и ждать – ваша любовь к Лаки! Вы не хотели, чтобы она умерла вместе с вами! И все свершилось, как вы задумали! И сейчас, когда я по-настоящему стала вами, уже в моем сердце навечно поселился только один мужчина – Лаки, которого я люблю больше жизни, и которого мне никто и никогда не заменит!

Она смотрела на камень напротив себя, но видела не его, а Лаки Гроя, его высокую сильную фигуру, смуглое лицо, черные густые волосы и глаза цвета аквамарина, сиявшие так, как будто солнечные зайчики резвятся на поверхности спокойной и теплой морской воды. Рядом с ним была тетя Мэри, страшная, грязная старуха, чья сморщенная кожа напоминала серую, высохшую от зноя землю, из-под платка торчали седые космы, а горевшие на этом уродливом лице пронзительно-черные, бездонные глаза словно принадлежали совершенно другой женщине. И теперь эти двое больше не были персонажами из письма Тетушки, нет! Они стали ее , Елены, историей, они навечно поселились уже в ее памяти и душе, стали частью ее самой! И, почувствовав это, Елена не удержалась и крикнула:

– Я Маргит! А, значит, я была права, Тетушка! Нет, и не может быть смерти для такой женщины, как вы! И вы, и ваша любовь к Лаки будут жить вечно! Слышите? – Ответом ей была тишина, но это ее нимало не смутило – она почему-то была уверена, что ее услышали, и позвала: – Лаки! Тетя Мэри! Тетушка! Я люблю вас всех! Как же я вас всех люблю!

Она вылезла из пещеры и уже совсем другим взглядом посмотрела вокруг себя, и лес открылся ей совершенно по-новому, он обрадовался ей по-настоящему, он, словно живой, приветствовал ее взмахами ветвей своих деревьев, пением птиц и шорохом ежей в траве.

– Ну вот! – крикнула она ему. – Теперь ты веришь, что это я, твоя Маргарита? Теперь ты меня вспомнил и признал? Правда? – и почувствовала, что это действительно правда.

И она отправилась бродить по лесу, теперь уже по ее собственным и Лаки местам, дошла до озера и, глядя на его холодную серую воду, посидела на его берегу, вспоминая, как они здесь купались. Потом она пошла дальше между деревьями, гладя на ходу их шершавую влажную кору. Так, гуляя, она незаметно для себя съела свои бутерброды, запив их водой из родника около хижины тети Мэри, куда она к тому времени вернулась, и, поняв, что просто ужасно проголодалась, решила вернуться в гостиницу.

– Я не прощаюсь надолго, – сказала она, выйдя из леса и повернувшись к нему. – Я теперь буду часто приходить к тебе, мой лес! Обещаю! – и быстрым шагом отправилась в город.

Елену переполняла радость от того, что лес принял ее, что Лаки и тетя Мэри признали ее. Она чувствовала себя Маргит, она думала, как Маргит, да она и была теперь настоящей Маргаритой, и ей хотелось поделиться своим счастьем со всем миром. Но вот в этом ее новом мире был только один-единственный человек, который мог понять ее, порадоваться за нее даже больше, чем она сама, и разделить с ней это счастье – Григорий Борисович Берлимбле, ближе которого отныне у нее не было на свете никого. И она решила позвонить ему, но, чтобы разыграть, говорить на идиш, который совершенно естественно пришел ей в голову и который она никогда раньше не знала.

– Шолом, фэтэр Герш! – сказала она. – Это я.

– О, господи! – воскликнул он. – Это ты! Ну, наконец-то! Совести у тебя, девочка, нет!

– Нет! – охотно согласилась она, смеясь. – Только девочки тоже больше нет!

И тут до Григория Борисовича дошло, на каком языке они говорят.

– Так… – обычно красноречивый адвокат начал заикаться. – Что же это? Это значит? – и осторожно спросил: – Получилось?

– Еще как! – весело воскликнула она. – У меня получилось абсолютно все! Теперь я настоящая Маргарита!