А. Говард - Магия безумия

– Алиссса… – шипит она, не в силах говорить.

Пытаясь бороться с косой, я плачу и от слез не вижу собственных рук. Вдалеке бьет молния – раз и другой. И вдруг пряди волос обвиваются вокруг моих пальцев и стягивают их так сильно, что я боюсь – суставы не выдержат. Против моей воли пальцы стискивают шею Элисон.

Кто-то пытается сделать так, чтобы я убила собственную мать!

Меня захлестывает горячая волна дурноты.

– Нет!

Но чем упорней я пытаюсь освободить нас обеих, тем крепче мы оказываемся сплетены. Мои искусственные дреды прилипают к шее, как мокрая половая тряпка. Дождь и слезы смешиваются с макияжем, и на грязный фартук Элисон падают черные капли.

– Отпустите! – кричу я волосам.

– Элли… перестань… – Голос Элисон звучит чуть слышно. Он похож на свист воздуха, который выходит из проколотой шины.

Коса снова обвивает мои пальцы.

– Прости, – рыдая, шепчу я. – Я не хочу…

Гром отзывается в моих костях. Он похож на издевательский смех злого духа. Как бы я ни старалась, пряди только сильней припутывают мои пальцы к шее Элисон и стягиваются всё туже. Руки у нее обмякают. Она синеет, глаза закатываются так, что радужка исчезает…

– Помогите, кто-нибудь! – кричу я что есть мочи.

Прибегают садовники. Две пары мясистых рук обхватывают меня со спины, и в ту же секунду коса безжизненно повисает.

Элисон делает глубокий хриплый вздох, наполняя легкие, и кашляет.

Садовник помогает мне устоять на ногах.

Появлятся сестра Дженкинс со шприцем наготове. Папа бежит следом, и я падаю ему на руки.

– Я н-н-не… – заикаюсь я. – Я никогда б-бы…

– Я знаю, – говорит папа, обнимая меня. – Ты хотела удержать ее, чтобы она не причинила себе вред.

От его прикосновений моя промокшая одежда липнет к телу.

– Это не она, – бормочу я.

– Конечно, – шепчет папа мне в макушку. – Твоя мама, к сожалению, давно не владеет собой.

Я подавляю тошноту. Папа не поймет. Элисон вовсе не пыталась удавиться – ее волосами управлял ветер. Но какой здоровый человек в это поверит?

Прежде чем закрыть глаза, Элисон произносит запинающимся шепотом, как пьяная:

– Маргаритки… скрывают клад. Спрятанный клад.

И впадает в забытье, превратившись в слюнявого зомби.

А я остаюсь одна перед лицом бури.

Чтобы устроить Элисон в палате, уходит столько времени, что папе приходится самому отвезти меня на работу. Мы останавливаемся у единственного в Плезансе магазинчика винтажной одежды. Он находится в людном торговом комплексе, в историческом центре города. С одного бока с ним соседствует бистро, а с другого ювелирный салон. «Спорттовары Тома» – через дорогу.

– Если что, я на месте. Один звонок – и я отвезу тебя домой.

Папа хмурится, и в углах рта у него собираются морщинки.

Я молчу, по-прежнему пытаясь понять, не померещилось ли мне. Смотрю на розовый кирпичный фасад, на черный железный забор. Мой взгляд то сосредотачивается на витых черных буквах над дверью магазина – «нити бабочки», – то отплывает.

Я держу перед глазами освежитель-бабочку. Запах напоминает о весне, прогулках, счастливых семьях. Но внутри у меня зима, и моя семья несчастнее, чем когда-либо. Я хочу сказать папе, что галлюцинации Элисон реальны, но без доказательств он просто решит, что я тоже схожу с ума.

– Тебе необязательно сегодня работать, – говорит папа, взяв меня за руку.

Даже сквозь перчатку его прикосновение кажется ледяным.

– Всего два часа, – отвечаю я охрипшим от крика голосом. – Джен никого не успела найти себе на замену, а Персефона уехала.

По пятницам наш босс, Персефона, отправляется на охоту: она ездит в ближайшие города на барахолки и гаражные распродажи в поисках интересных вещей. Что бы там ни думал папа, я вовсе не мученица.

С трех до пяти – мертвый час; лишь вечером к нам начинают заглядывать покупатели. Я намерена воспользоваться затишьем, чтобы сесть за магазинный компьютер и поискать тот сайт с бабочкой.

– Мне пора, – говорю я, сжав папину руку.

Он кивает.

Я открываю бардачок, чтобы убрать освежитель, и оттуда высыпается куча бумаг. Мое внимание привлекает оказавшаяся наверху брошюра. На нежно-розовой обложке самым обычным белым шрифтом написано: «ЭШТ. Шоковая терапия – правильный выбор».

Я поднимаю брошюру.

– Что это?

Папа наклоняется, чтобы убрать вывалившиеся бумаги.

– Потом поговорим.

– Папа, пожалуйста.

Он словно коченеет – и смотрит в окно.

– Ей пришлось вколоть еще одну дозу успокоительного.

Я вздрагиваю, словно от удара. Мне не хватило смелости последовать за Элисон, когда ее в кресле на колесах вкатили в палату с мягкими стенами. Я съежилась на кушетке в вестибюле и стала смотреть какое-то дурацкое реалити-шоу по телевизору, машинально дергая свои испорченные дреды.

Нормальная жизнь? Нет, не встречали.

– Ты меня слышишь, Элли? Две дозы меньше чем за час. Все эти годы Элисон успокаивали при помощи лекарств. – Папа стискивает руль. – Но ей становится хуже. Она кричала про кроличьи норы, про бабочек… про потерянные головы. Лекарства уже не помогают. И врачи предложили другой вариант.

Мой язык впитывает слюну, как губка.

– Если ты прочитаешь первый абзац, – продолжает папа и показывает мне какие-то цифры на странице, – то увидишь, что этот метод снова входит в обращение спустя много…

Я перебиваю – поспешно и потому слишком громко:

– Для этого используют электрических угрей?

– Так было раньше. Их оборачивали вокруг головы пациента. Электрический тюрбан.

Я слышу слова, но ничего не понимаю. Все, что я могу, – думать о своих домашних питомцах. Я рано выяснила, что завести кошку или собаку у меня не получится. И не потому что животные со мной разговаривают; на моей частоте только насекомые и растения. Но каждый раз, когда кошка Дженары ловила и убивала таракана, я чуть не сходила с ума, слушая его крики. Поэтому я завела угрей. Они такие элегантные и загадочные – и поражают добычу электрическим током. Это тихая, исполненная достоинства смерть. Точно так же умирают от удушья насекомые в моих ловушках.

И все-таки я лезу в аквариум, только надев предварительно резиновые перчатки. Даже не представляю, что угри способны сделать с человеческим мозгом.

– Элли, теперь все не так, как семьдесят лет назад. Терапия производится при помощи электродов, под анестезией. Мышечный релаксант делает человека нечувствительным к любой боли.

– Побочный эффект – поражение мозга.

– Нет, – и папа вслух читает перевернутый вверх ногами текст: – «Почти все пациенты, подвергшиеся ЭШТ, впоследствии жалуются на некоторую рассеянность, невозможность сосредоточиться и непродолжительную потерю памяти, но достоинства метода перевешивают эти временные неудобства».