Дмитрий Красько - Отпущение грехов

– Как ты? – спросил я.

– Замечательно! – Анжела вложила в это слово столько смысла, что я даже зажмурился. Но что именно она имела в виду, так и не понял. Вернее, понял не до конца.

– Ты на работу не опоздала?

– Нет, – она помотала головой. – Я сегодня в ночь, так что до вечера свободна. Могу располагать собой, как хочу.

– Да? – удивился я. – А муж не обидится?

Анжела хитро прищурилась и попыталась огорошить меня, заявив:

– А никакого мужа нет. Просто бедная девушка решила позаигрывать, пробудить к себе повышенный интерес.

– Зачем?

– Догадайся, – сказала она.

Но я не мог. Я не женщина, и даже не женский психолог. Поэтому провести сравнительный анализ женской логики, в которой логика отсутствует, как составляющая, для меня сложно. И я не стал делать этого, честно сказав:

– Не знаю.

– Дурак ты, Вадька! – внезапно оскорбилась она и даже попыталась сбросить с себя мою руку, но я удержал ее:

– Тихр-тихо-тихо-тихо! – Именно так, четыре раза, чтобы лучше дошло. – Я не понимаю, но хочу понять. Потому что ты буквально бальзам мне на душу пролила.

– Да неужели? – Анжела все еще сердилась, поэтому в ее голосе явственно проступало ехидство.

– Вот крест на пузо, – заверил я. То ли оттого, что чувствовал себя таким неожиданно посвежевшим, а за спиной при этом была удачно проведенная ночная операция, а впереди маячила беззаботная жизнь, в которой никто и ничто не будет напоминать мне о прошлом, а рядом лежала обнаженная женщина, которая мне активно нравилась и у которой, как оказалось, не было мужа, а может, и по другой причине, осознать которую еще не мог, мною вдруг овладело желание пооткровенничать. Это был серьезный признак влюбленности, но об этом, чтобы не расстраиваться, я не стал думать. – Я, честно, рад, что у тебя нет никакого мужа. Потому что ты мне нравишься. А после того, как ты вчера сказала, что готова обмануть своего благоверного, у меня в отношении тебя не самые хорошие мысли появились. Но если мужа нет, то и вопросов больше нет – они снимаются.

– Что ты этим хочешь сказать? – удивленно спросила она.

– Что готов побороться за твое сердце, раз оно не занято.

Довольно избитая и глупая фраза, которая довольно глупо сорвалась с губ прежде, чем я успел подумать, о чем буду говорить. Мозг снова сыграл со мной ту же шутку, что и в подвале, когда в открывшемся потайном ходу мелькнула человеческая фигура. Ночью мозг был прав на все сто. Но, поразмыслив слегка, я решил, что он и сейчас не ошибся, выдав на-гора именно то, что было нужно.

Глаза Анжелы округлились. Возможно, она просто не ожидала от меня столь высокого штиля. Но, скорее, ее поразил сам смысл сказанного. Она вдруг потянулась ко мне и почти целомудренно – что, после горячки постельных баталий, завершившихся не далее, как восемь часов назад, выглядело почти издевательством – поцеловала в губы. Потом подумала и сказала, явно тщательно подбирая слова:

– Вадим, честное слово, мне понравилось, что ты сказал. И я хочу тебе признаться кое в чем. Мое сердце не свободно, оно занято, – и, прежде чем я успел возмущенно хрюкнуть, что совсем собрался было сделать, добавила: – Но бороться за него тебе не придется. Потому что оно занято тобой.

Посреди горла у меня встала какая-то хренотень и, когда я попытался заговорить, ничего хорошего из этого не вышло.

– Й-э-э-э… – проблеял я и, перехватив ее эстафету, мучительно покраснел.

– Что?

Я чувствовал себя осел ослом. Возможно, милые дамы и тушуются, когда им предлагают руку и сердце, но знали бы они, как тушуются мужики, когда их предложение принимают. Наверное, потому, что в душе каждого из них живет глубоко закопавшаяся надежда – в которой они сами себе отчета не дают – получить отказ. А значит, сохранить свободу действий, возможность возвращаться домой в любое время, в любом состоянии и с любым понравившимся компаньоном… компаньоншей. Может быть, все гораздо сложнее, но что-то заставляет меня думать, что я прав.

Постаравшись не ударить в грязь лицом, я собрал оставшиеся моральные силы, которые не успел растратить в бурных житейских схватках, и сказал:

– Это правда? Ну, то, что твое сердце… И так далее?

– Ну конечно, правда, – ответила она. – Поэтому я тебе вчера и сказала, что у меня есть муж и что он будет встречать меня после работы. Я хотела заинтриговать тебя и чуть не упустила. – Она вдруг смущенно хихикнула: – Это было не очень назойливо, когда я тебя окликнула? Ведь девушки обычно сами не назначают свидания, да?

– Нормально, – успокоил я. – Вчера я, правда, удивился, но сейчас говорю тебе: нормально.

– Ну, вот и хорошо, – она умиротворенно прижалась ко мне и, доверчиво поглаживая мелкую поросль на груди, сказала: – Когда ты вчера вошел в отель, я сразу решила – ты будешь моим. Мне на мужиков никогда не везло, да у меня их и было-то всего трое, но я всегда ждала такого, как ты. Знаешь, наверное, каждая девчонка ждет своего Прекрасного Принца на Белом Коне, представляет его по ночам. Так вот, мне вчера ужасно повезло: мой Прекрасный Принц оказался очень похож на тебя.

Я с удивлением выслушал эту маленькую исповедь. Конечно, подобную чушь о мечтаниях многочисленных Золушек и раньше приходилось слышать, но я никогда не держал ее за правду. Возможно, это лишний раз доказывает, что я полный профан в области женской психологии, но от этого никуда не денешься. К тому же я вполне готов признать свою неправоту, раз уж Анжела подтвердила – да, такие мечты вполне имеют место.

– Я так рада, что у нас с тобой все получилось, – Анжела начала нести ахинею, от которой, наверное, никуда не денешься и которую рано или поздно начинают нести все счастливые новоиспеченные обладательницы чьих-нибудь руки и сердца, и мне стало скучно ее слушать. Снова захотелось спать и я добросовестно продремал с открытыми глазами минут десять, потом одна-единственная фраза быстро и бесповоротно развеяла остатки сна, более того – она чуть не выбросила меня из постели, как пружиной. А сказала Анжела буквально следующее: – И я так испугалась, когда проснулась ночью, а тебя не было рядом. Куда ты уходил?

Я растерялся. Правду не скажешь – даже если б можно было, все равно не поверит. Потому что нет ничего менее правдоподобного в этом мире, чем правда. И в этом ее прелесть. Но придумать с ходу правдоподобную ложь было еще труднее, чем ей – поверить в мою правду. Поэтому я начал плести совершенную околесицу, рассчитывая, что она поймет, что я вру, как сивый мерин. А, поняв, сообразит, что мне не хочется говорить о своем ночном походе.

Околесица была такой дикой, что я сам похрюкивал от удовольствия, рассказывая ее. В ней было намешано всего понемногу – и наша с Ружиным конспирация, и злость на него, и секс-ураган, обрушившийся на мои берега вчерашним вечером. В общем, то еще ассорти.