Сергей Лебедев - Дебютант

Шершнев посмотрел на Гребенюка. Майор спал или делал вид, что спит. За окнами мелькали аккуратненькие домики. Проводник разносил кофе из вагона-ресторана. Он встал размяться, повел плечами, и девушка в кресле наискосок – подтянутая, наверное, занимается фитнесом – с пониманием ему улыбнулась. Шершнев краем глаза увидел свое отражение в окне – того человека, которому улыбнулась попутчица. И вдруг Шершневу захотелось так и остаться им, неизвестным пассажиром, едущим из пункта А в пункт Б, сойти вместе с этой девушкой в городском предместье. И со всей тяжестью характера Шершнев обрушился на себя за это желание. Почувствовал, как поднимается внутри злоба против объекта, будто исподволь окутавшего его наваждением сопереживания.

Машинист пробормотал название станции. Гребенюк открыл глаза. Еще одна остановка, а потом конечная. Вокзал.

Была в прекрасной эпопее Острова, навсегда незавершенной для Калитина, одна как бы дополнительная часть, которую Калитин с радостью бы исключил. Последние годы. Глава распада и предательства. Черные, нежеланные страницы. Калитин старался не вспоминать их. Но сегодня одна, самая первая, пришла сама.

…Ему был дан, загодя дан знак, что Остров перестанет быть прежним. А Калитин его не увидел, не распознал в полноте значения. Может быть, потому, что первыми подземный гул истории почувствовали не люди, а животные – будто тайный, неслышимый для человека импульс землетрясения, которому еще только предстоит случиться.

Стояло золотое время Острова, зенит его возможностей. Правда, скоропостижно умер Захарьевский, отец-основатель. А вскоре за ним, как верный пес, – старый начальник отдела режима.

Калитин стал руководителем главной лаборатории, сердца Острова. По возрасту и административному “весу” он еще не мог претендовать на должность Захарьевского. Номинальным начальником стал один из замов Захарьевского, человек серый, но поднаторевший в бюрократических делах, вроде того миньона генерального секретаря, что занял, полумертвый, на год трон ушедшего господина. Но все понимали, что Калитин следующий в очереди на престол, что это вынужденный размен, промежуточная комбинация.

Новый начальник отдела режима, главцербер – знать бы наперед, – сначала приглянулся Калитину. Он дружил и с прежним, но тот был динозавр, реликт людоедских времен, ничего не смысливший в науке. А новенький представлял уже другое поколение: оказался выпускником химического факультета, сразу дал понять, что поддерживает, понимает, будет способствовать и хочет дружить.

Стояло золотое время Острова, сезон плодов славы. Закрытый город разросся. Лабораторий стараниями Захарьевского было уже несколько. Спешно строились корпуса, жилые дома. Исследования велись широким фронтом. Захарьевский перед смертью перехватил у конкурентов несколько перспективных направлений, которые не вполне отвечали изначальному профилю Острова. Что ж, так поступали все, Калитин не видел в этом ничего зазорного.

Армия который год воевала на Востоке, увязая все глубже в партизанской войне. Ученые читали украденные разведкой материалы американцев по Корее и Вьетнаму; в дальних горах не было джунглей, бесполезны были дефолианты, зато востребован опыт выкуривания – из пещер, из подземных туннелей, водотоков, которые моджахеды превращали в укрытия и пути снабжения.

На Острове обосновались специалисты по воздуху, атмосфере, вентиляции; архитекторы, технологи, спелеологи, решавшие задачу, что выпускать, как выпускать в замкнутый объем сложной конфигурации, чтобы вещество легко распространялось с естественным или принудительным током воздуха, не скапливалось только на верхних ярусах и не оседало только на нижних.

Калитин выдвинул свое предложение. Оно было эффективным, но дорогостоящим. Однако военные заказчики хотели дешевле. Они привезли на Остров группу специалистов по биологическому оружию и предложили устроить сравнительные полевые испытания. Это было грубое нарушение, полигон Острова не был предназначен для такого рода тестов.

Захарьевский сумел бы отбиться. Но его бывшего зама продавили, убедили.

На краю полигона, у Реки, были карстовые пещеры и провалы. Какой-то светлой голове из военных захотелось провести испытания там, в условиях, точно имитирующих боевые. Выбрали две несмежные пещеры, замуровали все выходы, измерили объем, установили у входов компрессоры, протянули шланги. Чужие спецы, зная дешевизну и эффект своих средств, были заранее уверены в успехе. Пещеры после закачки веществ предполагалось запечатать и открыть спустя день, запустить внутрь команду в комбинезонах химзащиты и подвести итог.

На машинах привезли обезьян. Обычно опытные солдаты охраны полигонного зверинца предварительно отбраковывали животных, самых буйных и самых слабых стреляли. Но тут в дело пустили всех – военные хотели масштабный эксперимент и потому пожалели ценный материал.

Обезьян затолкали в пещеры, обождали час – предполагалось, что приматы должны разбрестись по уровням и отноркам, – и начали закачку. Генералы, профессора, вся свита уже собирались уезжать. В гостинице Острова давно были накрыты столы, натоплены бани в коттеджах. Охлаждалась в специальной камере желтобокая цистерна пива – особый островной шик. Томились в ожидании официантки, мастерицы разного рода утех, подчиненные начальнику отдела режима.

Тревогу поднял лейтенант Калимуллин, старожил Острова, командир одного из взводов охраны, степняк и по родословной, и по сути дикой своей души, почитавший Остров как нечто сверхъестественное. Он привез однажды Калитину – стоило ему лишь обмолвиться без конкретной цели – пойманных в силки степных лисиц, линючих, плешивых, злых, грызущих прутья клетки.

Калимуллин вдруг сорвал с плеча автомат, дал по-уставному один выстрел вверх и начал выцеливать что-то вдалеке. Как потом рассказывал сам лейтенант, в первый момент он подумал, что какие-то люди проникли на полигон и бегут теперь к проволочному ограждению. Кто-то сметливый на ближней вышке врубил прожектор, мазнул световым пятном по ямам карстовых провалов – уже вечерело, техники долго провозились с подключением компрессоров, с обеспечением герметичности, – и в скачущем луче испытатели увидели пять обезьян, бегущих к ограде, пошатывающихся, но – так показалось Калитину и не только ему – поддерживающих друг друга, словно раненые, но не сдавшиеся бойцы.

Калитин понял все. Солдаты – раздолбаи, ишаки – плохо проверили пещеры, пропустили какую-то щель. А может, обезьяны сами сумели прокопать себе путь на поверхность, грунты-то сыпучие, мягкие, известняк трухлявый.