Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Киллер к юбилею

— Медведь?

— Ну. Так парень наш, из охраны, жахнул по нему из своего ружья, свалил с первого выстрела наповал. А уж если человеку в голову попадет — оторвет башку к чёртовой матери.

— А что — приходилось уже по людям стрелять?

— Не-е, — засмеялся расслабленно Богданов. — Тихо тут у нас. Тихо и спокойно.

— Тихо — а из дома крепость сделали, — уловил несоответствие Китайгородцев.

— Это на всякий случай. Чтоб недоумков разных в искушение не вводить. У нас же тут не дом престарелых и не пионерский лагерь. У нас тут резиденция самого богатого человека в крае, — Андрей Ильич поднял указательный палец, подчеркивая значимость то ли охраняемого им лица, то ли произнесённых им слов. — У тебя из закуски, кстати, есть что-нибудь?

— Сухпаёк. Вермишель быстрого приготовления, тушенка.

— Нет, не годится, — улыбнулся Богданов. — Ладно, я сейчас распоряжусь.

Извлек из кармана своей дубленки переносную радиостанцию с короткой обрезиненной антенной и заказал кому-то невидимому съестное.

Уже через несколько минут парень в чёрном, очень похожий на тех ребят, которых Китайгородцев видел днем у шлагбаума, принес горячий ужин.

— Я спросить хотел, — сказал Анатолий, когда парень ушел. — В таких же точно куртках я видел ребят километрах в десяти отсюда…

— Наши, — подтвердил Андрей Ильич. — Закрыли мы город. По личному распоряжению Тапаева. Чтоб — никого посторонних и чтоб криминогенную обстановку разрядить. Для спокойствия горожан, в общем, и работников нашего комбината — что, как понимаешь, одно и то же.

— А власти как же?

— Какие власти?

— Городские.

— Вот ты чудак-человек, — присвистнул собеседник. — Как власти могут быть против, если Тапаев распорядился? Вот здесь город, да? На весь город — одно только наше предприятие, горнообогатительный комбинат. Хозяин комбината — Тапаев. Так кто же здесь кормилец и поилец? Да и мэру спокойнее, когда город закрыт. Преступность — мизерная, люди — довольны…

— А когда Тапаев город закрыл?

— В прошлом году.

— Был повод?

— Нет, — отмахнулся Богданов. — Нормально всё. Не дрейфь. Неси стаканы.

— У меня — кружка.

— Дело твое. Можешь хоть из ладошки пить. Кто ж тебе запретит?

Богданов налил водку: себе — в стакан, Китайгородцеву — в кружку.

— Ну, за встречу! — провозгласил тост.

«Стакан опорожнил одним махом. Дело явно привычное», — подумал Анатолий.

— Я с Генрихом Эдуардовичем на твой счёт переговорил, — сказал Андрей Ильич, сочно хрустя соленым огурчиком. — Не нравишься ты ему со своим пистолетиком, так что всю неделю тут и проведёшь, на выселках, — засмеялся, а глаза-то не смеялись. — В хозяйский дом тебе дорога заказана, в общем. Не обижайся.

— Я не обижаюсь.

— Это ты молодец. Наше дело подневольное. Охрана — как собаки. Когда нужны, держат рядом. А коли ты им без надобности, гонят прочь, — Богданов сказал это без печали.

Анатолий подлил водки своему собеседнику. Себе — совсем немного.

— За работу спасибо, — вспомнил Китайгородцев. — Ваши тут всё, о чем я просил, за два часа исправили.

Богданов в ответ только махнул рукой. По нему было видно, что, хотя он просьбу гостя уважил, считает всю эту суету бессмысленной. Не было тут дверных глазков с самого момента постройки дома — и дальше без них запросто обходились бы. Не горит фонарь у входа — так и нечего по ночам тут шастать, только охранников пугать…

— Давай за нашу работу! — предложил тост Андрей Ильич. — Чтоб она была поспокойнее да поприятнее. Хотя…

Вздохнул, выпил, закусил, только потом продолжил свою мысль:

— Скоро беспокойные деньки начнутся. Гости съедутся.

— Тапаевские?

— Ага. Полтинник нашему Генриху Эдуардовичу. А его Анютке — двадцать. Ты представляешь? Сплошные круглые даты.

— Да, праздник не рядовой, — признал Анатолий. — Гостей много будет?

— Немного. Человек пять-семь. Только самые близкие родственники.

Китайгородцев посмотрел на собеседника долгим внимательным взглядом. Тот на взгляд внимания как-то не обратил.

— Людей мало, а суеты все равно будет много, — вздохнул Богданов. — Не привык я — чтоб мельтешение. Привык, чтоб по-тихому. Без суеты и спешки.

— Тут мало кто появляется? — полувопросительно-полуутвердительно произнес Анатолий.

— Ага. Не любим мы тут чужих. Одно беспокойство от них только.

Телохранитель подлил еще водки Андрею Ильичу.

— А как вообще обстановка вокруг Тапаева? — спросил он, придавая голосу выражение деловитой будничности.

— Нормальная обстановка… Ну, давай за тебя? — предложил Богданов и выпил. Начальник службы безопасности уже выглядел захмелевшим.

— Угроз не было? — прямо спросил Китайгородцев.

Богданов поперхнулся огурцом.

— К-каких угроз? — посмотрел внимательно.

— Я про Тапаева спрашиваю.

— Нет. Не было.

«Кажется, коснулись неприятной темы», — подумал Китайгородцев и продолжил:

— Тут такое дело… У меня всё-таки эта девчонка под присмотром. Я за нее отвечаю. И мне надо быть в курсе того, что вокруг происходит. Я оперативную обстановку должен знать как свои пять пальцев.

— Значит, так! — с хмурым видом произнес его собеседник и склонился вперед, упершись грудью в столешницу. — Оперативная обстановка спокойная, потому что находится под постоянным контролем Богданова Андрея Ильича!

Он стукнул кулаком по столешнице. Звякнули в тарелках вилки.

— И если кто-то попытается… Ну, хотя бы только замыслит… Мы того порвём на куски к едрёной фене!

Он слишком сильно подался вперёд и потому вдруг увидел содержимое эмалированной кружки Китайгородцева.

— Ты что же это! — опешил Богданов, неприятно удивлённый нечаянно сделанным им открытием. — Ты не пил, что ли?

— Я на работе не пью, — развел руками Анатолий. — Вы уж извините.

— Брат у нее — ужасный, — сказала Рита. — Просто мерзкий тип.

Она только пять минут назад пришла от подружки и сидела сейчас в кресле перед своим телохранителем: поза расслабленная, глаза блестят, щеки пунцовые. Анатолий понял, что там, в хозяйском особняке, девчонки баловались не одним только чаем…

— А что такое с братом? — спросил Китайгородцев, обозначая лишь дежурный и неискренний интерес к ее словам.

На самом деле братец Анютки его интересовал по-настоящему. В тех бумагах, которые ему еще в Москве дал почитать Хамза, Роман Тапаев характеризовался как наркоман.

— Наглец, — кратко описала родственника своей подруги Рита. — Вошел к нам в комнату, сел напротив меня, ноги положил на журнальный столик. Мне показалось, что он был пьян.

— Почему?

— Не знаю, — она пожала плечами.

«Наркотическое опьянение? Вполне возможно. Просто ей никогда прежде не доводилось встречаться с подобным, и она не обратила внимание на симптомы — только на общее состояние…»