Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

— А чего тут узнавать, — вместо Мухина ответил Буфет. — Сядем в кабинете управляющего, будем дергать гадов по одному и колоть по полной программе. На детекторе лжи.

Оторвав правую руку от баранки, он продемонстрировал присутствующим мясистый кулачище размером с голову трехлетнего ребенка, давая понять, что именно подразумевает под детектором лжи.

— Отличная идея, — насмешливо прокомментировал это выступление Муха. — Только, братан, если этот сучий потрох, к примеру, заслан конкурентами, он тебе и на дыбе ничего не скажет. Потому что жить даже блохе охота.

— Xa, — не поверил Буфет, — на дыбе… На дыбе, по ходу, любой заговорит!

— То есть ты предлагаешь поставить в кабинете завпроизводством дыбу и пропустить через нее весь трудовой коллектив? — на всякий случай уточнил Муха. — Гляди пупок не надорви! Даже Иван Грозный под Богом ходил, а ты — не Иван Грозный. Да и времени у нас нет с каждым по отдельности возиться.

— Да что время! — встрял Костыль. — Дыба, пытки всякие — это вообще не метод. Под пыткой люди, бывает, на себя наговаривают. Получится у тебя из ста человек допрошенных полсотни отравителей, что делать будешь — всех в расход? Так у нас с собой и патронов-то столько нету. Разве что согнать всех в какой-нибудь сарай, запереть, облить бензином и поджечь.

— Что я, фашист? — оскорбился Буфет.

— Да заткнитесь вы, фашисты! — потерял терпение Мухин. — Слушать вас с души воротит. Тоже мне, каратели! Давно на нарах не были, соскучились уже? Вот ведь послал господь помощничков! Только и думают, об кого бы кулаки почесать. Не начесались еще? Мало вам в гостинице показалось?

На этот раз оскорбиться решил Костыль — надо полагать, для разнообразия, а еще потому, что настала его очередь.

— А что гостиница? — спросил он обиженно. — Кто же знал? Мы думали — человек, а это тролль какой-то оказался!

— Думали они, — закуривая, невнятно передразнил Мухин. — Интересно, чем.

— Да ладно, — сказал Костыль, — чего ты взъелся?

— А того я взъелся, что у вас, сколько б вы ни думали, всегда одно и то же придумывается: в рыло навернуть, перо с волыной под нос сунуть… Дыбу, блин, вспомнили, опричники хреновы.

Первым дыбу вспомнил он сам, но даже простодушный и прямолинейный Буфет не стал указывать на это обстоятельство, чтобы лишний раз не кликать бурю.

— Ну, если ты такой умный, — сказал Костыль, — расскажи нам, дуракам, как мы этого твоего отравителя искать будем. Объявление в газету дадим или еще как-нибудь?

— Мы его вычислим, — с многозначительным видом объявил Мухин.

— Как? — почти в один голос спросили Костыль и Буфет.

При этом они обернулись — оба, в том числе и Буфет, которому делать этого, мягко говоря, не стоило. Чуткая к малейшему повороту руля машина пьяно вильнула, пройдясь колесами по обочине в опасной близости от кювета.

— На дорогу смотри! — хором заорали Мухин и Костыль.

— А вы уже испугались, — хмыкнул Буфет, успевший выровнять машину раньше, чем в салоне поднялся шум.

— Я его когда-нибудь замочу, — сообщил Мухин Костылю. — И меня оправдают, потому что это будет чистой воды самозащита.

— Меня нельзя мочить, — важно объявил Буфет, — я за рулем.

— Ничего, — успокоил его Мухин, — я подожду. — Он демонстративно посмотрел на часы. — Минут через двадцать, не позже, тебе захочется отлить. Вот там, в кустиках, я тебя и оприходую.

— Говорили тебе: не пей за рулем пиво! — заржал Костыль.

— Эх, все одно пропадать! — отчаянно воскликнул Буфет, бросая машину на полосу встречного движения, чуть ли не под самые колеса мчащейся в сторону Москвы фуры.

Клаксон тягача протяжно заныл, фары дальнего света панически заморгали. Буфет одним точным движением вернул «субару» на свою полосу, и фура с ужасным шумом пронеслась мимо, обдав их грязью из-под колес.

— Вот урод, — обреченно произнес Костыль.

— Еще одна такая выходка, Буфетище, и я перестану шутить, — предупредил Мухин.

— Полные штаны, — с удовлетворением констатировал Буфет. — Уже и запахло.

Костыль достал пистолет, приставил его к виску приятеля и громко крикнул: «Бах!», имитируя отдачу. Буфет послушно откинулся влево, ударился головой о боковую стойку и обмяк, довольно убедительно изобразив убитого. Машина при этом ни на йоту не отклонилась от курса, и Мухин решил промолчать, тем более что никакого желания раздувать инцидент не испытывал.

— Как вычислять-то будем? — вернулся к прежней теме Костыль, убирая пистолет с глаз долой.

— Да очень просто, — сказал Мухин, — по личным делам. Новые работники — раз, и те, кто в химии шарит, — два.

— Блин, — восхитился Костыль, первым переваривший полученную информацию. — Да ты у нас в натуре голова!

— То-то, что голова. А не ж…, как некоторые, — снисходительно откликнулся Муха, беззастенчиво присваивая себе лавры, предназначавшиеся Ржавому.

Сделано это было безо всякой задней мысли. Откровенно говоря, когда Реваз предложил ему проверить персонал на производстве, Мухе первым делом пришло на ум примерно то же, что и Костылю с Буфетом, — поголовный допрос с мордобоем, повальный шмон и угрозы с демонстрацией огнестрельного оружия. К счастью, у него, в отличие от Буфета, хватило ума не озвучивать этот бред, а послушать, что скажет умный человек. За ночь подсказанная Ревазом идея улеглась у Виктора Мухина в голове, и, проснувшись поутру, он уже был на сто процентов уверен, что додумался до нее сам, без посторонней помощи. А если Ржавый что-то такое и говорил, так это потому, что хорошие мысли приходят в умные головы одновременно…

Довольный тем, что удалось в очередной раз укрепить свой авторитет, Муха опустил стекло, впустив в салон порыв тугого холодного ветра, и выкинул за окно едва раскуренную сигариллу. Темный продолговатый цилиндрик с белым наконечником-мундштучком и тлеющей красной точкой на другом конце, дымясь, откатился на обочину и мгновенно пропал из вида. Ветер хлестал в лицо, как струя ледяной воды из пожарного брандспойта, и это было приятно после долгой, проведенной почти без сна ночи и хлопотного утра с ощущением ватной слабости во всем организме и тупой головной боли.

Смерть Климова, обставленная просто и буднично, как убийство застигнутого посреди комнаты таракана, как ни была удобна для Мухина, наводила на кое-какие размышления весьма неприятного свойства. Реваз застрелил его компаньона обдуманно и хладнокровно — просто устранил возникшую помеху, будто камешек с дороги отбросил или вытряхнул из постели колючую хлебную крошку. И суть этой помехи представлялась простой и ясной, как удар кулаком в нос: Климов посмел встать между Ревазом и деньгами, которые тот намеревался получить, и сразу схлопотал пулю в лоб.