Александр Тамоников - Даманский. Огненные берега

Павел смутно помнил, как Бабаев стаскивал с него полушубок, как резал ножом гимнастерку, хрипло приговаривая: «Спокойствие, больно не будет… Да что же вы так орете, товарищ лейтенант? Я перевязать вас хочу. Мужики, держите его, малахольный какой-то…»

В него втирали обеззараживающую жидкость, туго забинтовывали плечо, он уплывал куда-то по волнам, из последних сил держался молодцом, даже улыбнулся пару раз.

Солдаты блуждали потерянной зыбью, озирались по сторонам. Покровский ползал по буеракам, подбирал засыпанные землей магазины от китайских «АК», выкопал на вид вполне целый ручной пулемет. Все это могло еще пригодиться.

Коля Лапшин шмыгал носом, размазывал слезы рукавом полушубка, шептал: «Почему нас так мало? Может, поищем, ребята, должен же кто-то остаться?» Потом опустился на колени — и словно заболел столбовой болезнью…

Рычали моторы на востоке, бежали люди в светлых полушубках — их было много, они еще не были в бою. «Кто такие? — кричали они. — Что здесь делаете?» — «Китайцы, не видите, что ли? — возмущался Бабаев. — От поезда отстали». — «Товарищ подполковник, здесь наши! — радостно восклицал боец. — Живые! Это с местной заставы!»

Уже позднее они узнали, что огневой налет продолжался десять минут. За это время китайские подразделения были полностью рассеяны. Уничтожены все артиллерийские и минометные батареи и резервы, выдвигающиеся к острову. Потери НОАК в результате действия реактивной артиллерии были чудовищными, перестал существовать штаб 24-го пехотного полка — всех, кто там находился, развеяли по ветру.

На остров высаживались подразделения мотострелковой дивизии, усиленные пограничниками подполковника Костина, с целью полной зачистки советской территории.

Разрозненные группы китайцев еще пытались сопротивляться — часть из них зарылась в землю, сумела выжить после опустошительного артобстрела. Их уничтожали из гранатометов целыми взводами, а у тех, кто успевал поднять руки, забирали оружие и пинками выдворяли с советской земли…

Первую ночь он метался в бреду. Потом было лучше — потекли воспоминания: кровопролитный бой, чумазые «землекопы», выползающие из подземелья; путешествие на заставу на броне БТРа, когда он с ума сходил от боли и совершенно не хотелось жить.

Пулю вытащили благополучно, рана не успела загноиться. Утешал знакомый майор медицинской службы: «Жить будете, поболит — перестанет, сейчас вам отпуск оформим в связи с продолжительной болезнью…»

Он лежал в палате, выслушивал правильные слова от старшего лейтенанта Писарева, принявшего командование заставой:

— Ты, лейтенант, действовал грамотно и профессионально, спас костяк взвода, несколько часов успешно сдерживал врагов. Мы будем ходатайствовать о представлении тебя к правительственной награде. Надеюсь, ты не держишь зла на наших артиллеристов? Никто не знал, что на острове остались живые, к тому же время поджимало, ситуация становилась критической…

— Все в порядке, Михаил Егорович… — Павел выжимал из себя улыбку. — Остров — наш? Мы же его не отдали?

— Остров наш, лейтенант, благодаря таким ребятам, как ты. И всегда будет наш, мы его не отдадим.

— Сколько наших там погибло, Михаил Егорович?

Замполит смутился.

— Погибших 58 человек… Четыре десятка раненых… Это суммарные данные по инцидентам 2 и 15 марта.

Ничего себе, инциденты. Так, слегка повздорили…

— Больше, Михаил Егорович, значительно больше…

— Это официальные данные, — отрезал замполит. — Других нет, и мы должны им верить. Все телеграммы разосланы, похороны состоятся послезавтра, готовимся к митингу. В общем, выздоравливай, лейтенант. Выйдешь из госпиталя, получишь отпуск по ранению. Можешь в санаторий с супругой съездить. Неплохо, согласись, — подмигнул Писарев, — три недели отслужил на новом месте — и уже в санаторий…

Потом явилась целая делегация — 4-й взвод в полном немногочисленном составе. Все, кто уцелел, — целых шестеро. Все в зеленке, пластырях, бинтах. Подпрыгивал Черемшин на костылях. С обгоревшей щеки слезла кожа.

— Держите, товарищ лейтенант, — выгрузил Бабаев на тумбочку авоську. — Что Бог послал, как говорится. Пара яблок, апельсины, лимон… Чтобы жизнь, гм, медом не казалась. Рассказывайте, как вы тут поживаете?

— Очень активно и разнообразно, — Павел обвел взглядом унылые серые стены. — А у вас там как?

— А у нас — пополнение, — сказал сержант Покровский. — Новые лица — всего полгода отслужили, ничего о службе не знают, надо воспитывать и наставлять на путь истинный. Вы не волнуйтесь, мы справимся. Сейчас они все сидят в ленинской комнате, дацзыбао рисуют.

— В смысле? — не понял Павел.

— Боевой листок, он хотел сказать, — поправил Черемшин. — Только у них руки-крюки, никаких художественных навыков, вот дацзыбао и получаются. Ничего, будем тренироваться. Мы поблагодарить вас хотели, товарищ лейтенант, — Черемшин замялся, — сами понимаете, за что…

Павел смутно понимал. Только в краску вгоняли. Вообразили о нем невесть что. А он просто делал свое дело — как учили семья, школа и военное училище. Просто жалко было этих парней. Каждая смерть — нож по сердцу. Сберечь их хотелось, конечно, не в ущерб поставленной задаче. А о себе действительно не думал. Может, времени на это не было?

Бабаев как-то вдруг замялся, посмотрел странно, заискивающе — стал вдруг такой стеснительный, робкий — просто пай-мальчик. Павел догадался и не смог сдержаться от язвительной усмешки. Бабаев слегка побледнел, глянул на товарищей, словно ища поддержки.

— Вы вспомнили, товарищ лейтенант…

— Не забывал никогда, Бабаев. Разве можно забыть? Трое суток гауптвахты за самовольное оставление воинской части — как с куста…

— А может, не надо, товарищ лейтенант? — взмолился пограничник. — Все же обстоятельства изменились и все такое… Ну, хотите, дам вам честное комсомольское, что до дембеля ни на одну бабу не взгляну, дальше забора — ни ногой? К тому же осталось меньше трех месяцев — фигня какая, буду тише воды, ниже травы, отличником боевой и политической…

— Нет, Бабаев, залетел ты, как муха в форточку, — строго сказал Павел. — Наказание было отсроченным, и по закону я обязан его применить. Ты вероломно нарушил устав, поставил под вопрос боеспособность нашего взвода, а заодно и всей заставы. И не надо кивать на обстоятельства, которые к твоему залету не имеют никакого отношения. Провинился — будь добр ответить. Кстати, и на дембель ты поедешь позже всех — в июле, нормально?

— Вот черт, отомстили-таки… — сник Бабаев. — А я его еще из-под огня вытаскивал, перевязывал, думал, простит…

Засмеялся Черемшин, остальные тоже заметно оживились.