Сергей Зверев - Стальной призрак

– Бронебойным! – крикнул сверху Логунов. Зажужжали подшипники, башня стала разворачиваться. – Семен, приготовься, когда поровнее будет!

Танк переваливался с боку на бок, нырял в ямы. Несколько раз круто разворачивался на месте – Бабенко уходил от прицельных попаданий. Два раза башню все же зацепило немецкими болванками. Танк сильно встряхивало, летели мелкие осколки брони, осыпая лицо, впиваясь в губы и щеки. Логунов при каждом попадании страшно матерился.

– Короткая! – гаркнул наводчик. Танк почтит мгновенно замер, чуть качнувшись вперед.

– Дорожка, – крикнул в ответ механик-водитель, и снова звонко ударила пушка, гильза со звоном упала рядом с головой Алексея.

Танк опять пошел, набирая скорость, снова резкий поворот, потом довольный возглас Логунова. Наверное, он видел, как болванка прошла мимо.

Алексей постепенно приходил в себя, мысли прояснялись, только очень болела голова, и каждый выстрел отзывался в ней острой болью. Бабенко нас обязательно вывезет – эта мысль не выходила из головы. Это было надеждой, уверенностью и своего рода молитвой. Только не ошибись, Семен Михайлович, только не ошибись.

Но Бабенко не ошибался, он чувствовал машину даже не руками на рычагах и ногами на педалях, не по слуху, не по вибрации двигателя – он чувствовал танк, как собственный организм.

Еще один удар в башню, что-то со скрежетом задело справа по крылу. Логунов трижды выстрелил почти без интервалов, а потом вдруг все стихло. Только мерно гудел двигатель, возбуждаясь на неровностях дороги. Потянуло свежим воздухом. Наверное, Логунов открыл верхний люк.

– Ну, как вы, товарищ лейтенант? – Коля Бочкин присел рядом с командиром на корточки, придерживаясь рукой за укладку.

– Уже лучше, – пытаясь сесть, ответил Соколов. – Тошнит только. Семен Михайлович, мы мост взорвали? Вы видели взрыв?

– Взорвали, товарищ лейтенант, взорвали, – довольным голосом отозвался механик-водитель. – Рвануло так, что река из берегов вышла. Я уж думал, нас до самой насыпи по земле кидать будет. Хорошо, воронка попалась, мы с вами туда и нырнули.

В бой бросалось все, что оказывалось у командования под рукой. Из последних сил, обливаясь кровью, на подступах к Воронежу сдерживали врага остатки нескольких стрелковых полков. Едва ли не единственным подвижным резервом в системе обороны города были два батальона НКВД и сводный батальон народного ополчения. Не хватало противотанковых средств, не хватало стрелкового вооружения, артиллерии. Самые боеспособные части 232-й стрелковой дивизии зарылись в землю и стояли насмерть. Но и им пришлось растягивать свою оборону почти на 80 километров.

Страшные бои шли уже на окраинах города, когда, наконец, подошли части 40-й, 60-й армий и 5-й танковой армии. Танки с ходу были брошены в бой. Тяжелые танковые сражения развернулись вблизи городских окраин. Немцы рвались в город, не считаясь с потерями. Советские обескровленные войска, столкнувшись с лучшими мотопехотными и танковыми соединениями врага, несли тяжелые потери. Снова и снова дивизии переходили в контрнаступление, стремясь отбросить врага. Но удавалось только сдерживать фашистов. Местами наши части все же отходили в город…

Через несколько дней, после того как группа Соколова взорвала мост, большая часть Воронежа перешла в руки гитлеровцев.

Два танка стояли в парке, под раскидистыми кронами старых вязов. Вот уже несколько дней Соколову не удавалось добиться в штабе приказа по своей роте. На бегу один из заместителей начальника штаба заявил, что сейчас Соколов не командир роты, а командир оперативной группы, переданной командованию 100-й стрелковой дивизии для захвата и обороны моста через Дон. На доклад лейтенанта, что мост уже взорван по приказу из штаба армии, только отмахивались.

В таком же положении находился и сержант Блохин – единственный оставшийся в строю из взвода автоматчиков, выделенных в помощь Соколову. В соответствии с последним приказом командования он оставался в составе группы.

Не желая попусту тратить время, лейтенант все же добился ремонта танка сержанта Началова. В двух домиках, где до войны жил сторож и размещалась администрация парка, танкисты устроили себе казарму. Но выспаться по-человечески не удавалось. Целыми днями они занимались текущей профилактикой матчасти, а по ночам уснуть не давал грохот боев на окраине города.

– Ну что? – с надеждой спросил Блохин, когда Соколов повесил на гвоздь свою пилотку.

– Никто не хочет этим заниматься, – вздохнул лейтенант и уселся на лавку, гладя, как мирно посапывают на самодельном лежаке под солдатскими шинелями Проша и Фрося. – Их можно понять. У командования и без нас головной боли через край. Госпиталь – на той стороне реки Воронеж, в каждой санчасти рук и так не хватает, а тут еще с детьми возиться. Были бы постарше, можно, говорят, взять хоть в качестве санитаров. А куда таких клопов, им самим еще носы вытирать. Советуют поговорить с местным населением, отдать кому-нибудь в семью. Потом, дескать, найдутся родители или родственники.

– Населению? – хмуро переспросил Блохин. – А они хоть видят, в каком положении население? Кто мог, ушли за реку. А кто остался, по подвалам сидят, обои соскабливают и варят. И ждут, что каждый следующий снаряд или бомба станут для них последними. В городе домов-то целых почти не осталось.

– А что делать? – вздохнул Алексей. – Не сегодня-завтра в бой. А их куда? Не в танк же с собой брать?

– Может, я поговорю со старшиной. Тут один землячок нарисовался. Возьмет мальцов на кухне помогать. Где картошку почистить, где котелки помыть, лошадей накормить. Хотя, что я сам себя уговариваю. Конечно, не возьмет. Не он решает. Эх. – Сержант махнул рукой, но потом опомнился, что может разбудить детей, и стал говорить тише, стараясь больше не жестикулировать: – Вот бы кому этого горюшка не видать, а оно и на них свалилось. Всегда думал, что война – дело взрослое.

– У меня в экипаже чеченец есть молодой, – добавил Соколов и усмехнулся: – Горячий горец, джигит! Тоже переживает, что война, а гибнут не только солдаты, но и женщины, и дети. Он девушку одну любил. Еще в 41-м было. Убило ее во время авианалета. Теперь молчуном стал. Хмурый. Стреляет и зубами скрипит.

– Заскрипишь тут, когда аж до Воронежа дошли. Эх, лейтенант, порой хочется, как встарь – рвануть рубаху на груди и в штыки. Бить, рубить, колоть, зубами грызть.

В комнату, деликатно покашливая, вошли танкисты обоих экипажей. Вытерли ноги о раздобытый где-то Бабенко половичок. Не было только самого механика-водителя.

– Заканчивают новый амортизатор ставить, – как будто угадал вопрос командира Началов. – Полетит теперь наша «восьмерка».