Сесил Форестер - «Грейхаунд», или Добрый пастырь

Когда рация снова его позвала, Краузе ощутил даже нечто вроде облегчения.

– Орел – Джорджу. Слышите меня?

– Джордж – Орлу. Слышу вас. Прием.

– Просим разрешения оставить судно. – Ироничный британский голос не был ироничным; он на миг сорвался, прежде чем продолжить: – Очень сожалеем, сэр.

– У вас нет выбора? – спросил Краузе.

– Аварийные пластыри недостаточно велики, сэр. И переносные помпы не справляются. Мы не можем удержать уровень воды, и она прибывает все быстрее и быстрее.

Это в порядке вещей: по мере того как беспомощный корпус погружается ниже, все больше пробоин оказывается под ватерлинией, а давление, гонящее воду внутрь, растет.

– Крен сейчас пятнадцать градусов, главная палуба позади мостика под водой, сэр.

– Я уверен, вы сделали все, что могли. Разрешаю оставить судно, – сказал Краузе. – Передайте капитану, я убежден, что он принял все возможные меры к спасению судна. И скажите, я очень сочувствую, что ему так не повезло.

Усталому мозгу приходилось работать в полную силу, тщательно выбирать слова, уместные по отношению к союзнику.

– Есть, сэр, – ответил английский голос. Затем к нему вернулась былая беспечность. – Что ж, пока прощаюсь, сэр, и спасибо за компанию.

Краузе с печалью отвернулся от рации. Когда он впервые услышал этот голос, то и подумать не мог, что проникнется теплыми чувствами к его обладателю.

В полутьме рубки менялась вахта. Телефонисты передавали наушники, сменился рулевой. Карлинг подошел и отсалютовал:

– Мистер Найстром заступил на вахту, сэр.

– Очень хорошо, мистер Карлинг.

– Доброй ночи, сэр.

– Доброй ночи, мистер Карлинг. Я принимаю управление, мистер Найстром.

– Есть, сэр.

Двумя командами рулевому Краузе подвел «Килинг» ближе к сгустку темноты – «Кадене», подошедшей к борту «Виктора». В какой-то момент ветер отчетливо донес несколько слов – кто-то кричал в рупор, развернутый в их сторону.

– Локатор слышит громкий треск, сэр, – сказал телефонист.

– Очень хорошо.

То был реквием по отважному кораблю. Два с половиной года назад «Виктор» ушел из Гдыни и прорвался через Балтику под носом у люфтваффе и кригсмарине. Два с половиной года он сражался не на жизнь, а на смерть, единственный дом на чужбине для оставшейся без родины команды. И теперь его не стало.

Четыре гудка сирены, пугающе громкие в ночи. «Ф» – спасательная операция завершена.

– Право помалу. Еще право. Одерживай. Так держать.

Он аккуратно подвел «Килинг» на расстояние окрика, зорко наблюдая за поворотом, затем шагнул к мегафону:

– «Кадена»! Комэскорта.

С «Кадены» отозвались в рупор.

– Всех сняли? – спросил Краузе.

– Да. Все у нас на борту.

Огромное облегчение. Пока шла операция, Краузе на миг представилось, как британский связист, обладатель бесстрастного голоса, падает между двумя трущимися корпусами и его переломанное тело уходит под воду.

– Курс ноль-восемь-семь! – крикнул Краузе.

– Восемьдесят семь, – повторил рупор.

– Догоняйте конвой на максимально возможной скорости.

– Постараюсь делать двенадцать узлов, – ответил рупор.

– Я буду прикрывать вас спереди, – сказал Краузе. – Идите переменным зигзагом. По плану семь.

– Переменным зигзагом? Но…

– Это приказ, – сказал Краузе. – Переменным зигзагом. План номер семь. Сейчас нулевая минута.

– Ладно, о’кей, – недовольно ответил рупор.

Удивительно, до чего почти все капитаны торгового флота ненавидят зигзаг. Им кажется, будто опасный участок надо проходить как можно быстрее, хотя за пять минут с маневренным планшетом и двумя параллельными линейками каждый может убедиться, что зигзаг сильно усложняет подлодке ее задачу и увеличивает время, за которое та сможет подойти на расстояние выстрела. А непредсказуемая смена курса в момент пуска торпед означает почти верный промах. Зигзаг значительно снижает вероятность попадания; думающий человек должен это понимать, даже если не прошел, как Краузе, противолодочную подготовку и не провел несколько минут в рубке учебной подводной лодки, планируя сближение.

– Вы слышали наш разговор, мистер Найстром?

– Да, сэр.

– Тогда примите управление. Позиция в завесе впереди «Кадены» на дистанции пятьсот ярдов.

– Есть, сэр.

– Рассыльный! Принесите мне кофейник кофе.

Теперь, когда «Виктор» затонул, следовало заново обдумать свое решение по поводу радиограммы. Ситуация радикально поменялась. На рассвете они с «Каденой» будут близко к конвою. Однако оставалась нехватка топлива у «Джеймса» и общая беспомощность эскорта. Хотя «Виктор» не будет их тормозить, день все равно предстоит долгий. Поддержка с воздуха изменила бы многое… да что там многое, изменила бы всё. Однако Лондон в любом случае постарается ее обеспечить. Так стоит ли сейчас нарушать радиомолчание (о риске, который это влечет, Краузе уже думал раньше) для того лишь, чтобы и без того высокая вероятность превратилась в уверенность? Стоит ли? Краузе вновь заходил по рубке. Ноги попытались оказать неповиновение, пришлось подавлять их мятеж. Мозг не бунтовал, просто тупо не желал думать. Надо взвесить все «за» и «против». Кофе, безусловно, поможет.

– Рассыльный, поставьте на стол.

Краузе не видел своих рук, но он уже напрактиковался наливать кофе в темноте. Как всегда, первая чашка показалась нектаром, а последний глоток был даже лучше первого из-за блаженной мысли, что впереди вторая чашка. Ее Краузе допил медленно, словно любовник, не желающий отрываться от милой. Будем есть и пить, ибо завтра… [57] Ис. 22: 13. «Будем есть и пить, ибо завтра умрем!» ибо за следующий час он должен принять решение.

– Рассыльный, отнесите поднос в кают-компанию.

Личные соображения следует отмести полностью. Абсолютно не важно, что подумают о нем в Лондоне и Вашингтоне. Его долг – заботиться только о конвое и о победе в этой войне. И секунды нельзя уделять мыслям, сочтут ли его паникером, зовущим на помощь без особой нужды. Доброе имя лучше большого богатства [58] Притч. 22: 1. . Его доброе имя, как и его жизнь, принадлежат его стране. Не от востока и не от запада и не от пустыни возвышение [59] Пс. 74: 7. . Что ему возвышение? Воин не может получить увольнение во время битвы [60] Екк. 8: 8 (новый русский перевод). . При попытке думать в голове вновь и вновь возникали библейские тексты. И нельзя было от них отмахнуться.

Опять-таки, не по слабости ли он думает запросить помощь? Не подсознательное ли это желание снять с себя ответственность? Голову выше, плечи прямее. Краузе строго проэкзаменовал свою совесть и нехотя поставил ей проходной балл. Так же нехотя он снял с себя другое обвинение: что не хочет нарушить радиомолчание из опасений за собственную карьеру. «Признан годным и оставлен в прежнем звании». Эти слова мучили так же, как воспоминания об Эвелин, однако он не позволит им влиять на свои решения.