Сергей Кутергин - Отсчет пошел

— Я в жизни никого не убивал! Я изобретатель, гениальный изобретатель, черт меня дери! — повторял Фаворский, пьянея все больше и больше. Под конец он вытащил из своего дипломата какие-то бумаги и начал ими размахивать. — Смотри! — кричал он. — Ты специалист по стрелковому оружию, так ответь мне: ты когда-нибудь видел такое? — Он подсунул бумаги мне прямо под нос. — Не видел, держу пари.

Я посмотрел на чертежи:

— Насколько я понимаю, это пуля со смещенным центром тяжести и разрывной головкой.

— Да, ты можешь сказать, что это банальная пуля со смещенным центром тяжести, — запальчиво ответил Антон. — Да, такие делают и американцы. И израильтяне, не говоря уже о нас. Но принцип совершенно другой. Это новое слово, поверь мне…

Он, сбиваясь, долго говорил мне о новом оружии, о том, как ему пришла в голову идея нового сплава для корпуса, как люди в его лаборатории смогли получить этот сплав путем обыкновенного электролиза, как он долго мучился, пытаясь найти оптимальную форму для патрона, и какие результаты опытный образец показал на стрельбище. Все это было действительно здорово, и я не мог этого не признать. Наконец Антон отрубился и заснул прямо на столе с разбросанными чертежами.

На следующий день Фаворский позвонил мне на работу:

— Слушай, старик, извини за вчерашнее, я, кажется, здорово перебрал.

— Все в порядке, — коротко ответил я.

— Я тебе вчера показывал чертежи? — спросил Фаворский после некоторой паузы.

— Показывал.

— И что ты по этому поводу думаешь?

— Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, какой ты гений? — иронично спросил я. Я считал, что вчерашний разговор окончен. В конце концов, мы оба здорово перебрали.

— Нет, я хочу знать твое мнение как специалиста, — ответил Антон.

— Как специалист могу тебе ответить, что ничего подобного раньше не видел.

— И все?

— Нет, это действительно здорово.

— Я тоже так думаю. Может быть, это даже слишком здорово, — сказал вдруг Фаворский каким-то странным голосом после некоторой паузы.

— Антон, ты о чем? — спросил его я.

— Ни о чем, — ответил Фаворский. — Просто это оружие… отличной точности. И огромной убойной силы. Как бы тебе объяснить… Видишь ли, оно слишком хорошо…

— Антон, кончай дурить, — прервал его я. — Что случилось? — Я понимал, что подобные разговоры просто так не ведутся.

— Ничего не случилось, — ответил тот и повесил трубку. Я пожал плечами. Может быть, Антон просто еще не отошел после вчерашнего, а может, какие-то неприятности на работе. А может быть, просто психопатическая муть, которую психологи важно именуют кризисом среднего возраста.

Через два дня Фаворский разбился на своем «жигуленке» на пятнадцатом километре Дмитровского шоссе, в месте, именуемом «воронкой». Место действительно было гиблое, там почти ежемесячно бились машины, да и гололед на крутом повороте не оставил Антону никаких шансов. Но что-то в этой истории мне не давало покоя. Во-первых, я знал, что, несмотря на всю свою импульсивность, Фаворский был прекрасным, а главное, очень осторожным водителем, а во-вторых… Я пока что не мог объяснить того, что меня тревожило. Поэтому на следующий день после аварии я собрался в институт, где работал Антон.

Когда я вошел в его кабинет, меня поразило то, что он был подозрительно пуст. «Так ваши люди вчера приехали и увезли все документы», — сказала мне секретарь. Я чертыхнулся. И понял, что теперь в наших архивах документы Антона мне придется искать очень долго.

Получив разрешение, я занялся поисками. Но, просмотрев сначала опись, а потом и вообще все документы, я понял, что там можно найти все что угодно, кроме чертежей того оружия, которое он мне показывал. Их не было ни в машине, которую вел Антон, ни у него дома. Найти их мне так и не удалось. После месяца безуспешных поисков я решил, что оно, может быть, и к лучшему.

Тем большей неожиданностью для меня было увидеть гильзу, которая, казалось, только что сошла с чертежей Антона. Тем более здесь, в Коанде. Это могло значить, что… В голове у меня тут же родилось несколько версий, которые мне приходилось отбрасывать одну за другой.

Версия первая. Фаворский все-таки успел отдать чертежи руководству, и первая партия оружия уже произведена. Но тогда бы были хоть какие-нибудь документальные свидетельства этого, а их нет. Была бы запись в регистрационной книге опытных образцов в институте, был бы патент, были бы, наконец, какие-нибудь документы в Министерстве обороны и у нас. Но их нет, я все проверил. Значит, версию следует признать несостоятельной.

Версия вторая. Фаворский продал чертежи одной из иностранных разведок. Это объясняет факт появления оружия в Коанде. Конечно, все может быть, хотя, зная Антона почти двадцать лет, я слабо в это верил. Да, он был импульсивен и несдержан, и даже более — его пьяные слова могли расцениваться как недовольство сложившейся для него ситуацией, но пойти на такое — нет. Он слишком высоко ставил свое имя и слишком мало ценил деньги.

Версия третья. Чертежи могли похитить из института. Более того, Фаворский мог подозревать, что в институте есть такой человек — его последние слова на это указывают. «Это оружие слишком хорошо…» Слишком хорошо и является ценной добычей. Но тогда кто мог это сделать? Не допрашивать же весь институт. Мне одному с этим точно не справиться, а привлекать кого-то еще не хотелось.

Но ни одна из версий не объясняет того, как оно попало сюда, в Коанду. И тем более как гильза от этого оружия оказалась на месте гибели ребят.

Так я шел, поглощенный своими мыслями, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, а это для такого опытного разведчика, каким я себя привык считать, было ошибкой совершенно недопустимой. Но, верно, сработало какое-то шестое или седьмое чувство, и я очнулся вовремя. В следующий момент я почувствовал удар, нанесенный по голове чем-то тяжелым. Только из-за того, что я в этот момент развернулся, удар вышел скользящим. Я мгновенно среагировал и, приняв боевую стойку, приготовился к обороне. Фонарь тускло освещал улицу, но мне удалось оценить обстановку: их было трое, смуглые лица — значит, не наши, а так, обычное хулиганье. У одного в руках обломок трубы, которым он меня, очевидно, ударил. Итак…

Началось. Двое из них одновременно бросились на меня, пытаясь схватить, повалить на землю и таким образом обездвижить. Ничего не выйдет — я ушел в сторону и, схватив одного за руку, провел прием самбо и перекинул его через себя. Удар ногой под ребра довершил дело — нападавший скорчился от боли. Как поется в считалочке про десять негритят, теперь осталось двое.

Кажется, они поняли, что меня, несмотря на мои пятьдесят лет, так просто не возьмешь. Теперь они разделились, и тот, который с трубой, начал заходить сзади. В руке у второго блеснул нож. Это уже становилось интересным. Тот, который с трубой, бросился на меня, но я принял трубу на скользящий блок, схватил ее и готов уже был ударить ею самого нападавшего, как вдруг почувствовал, что спина осталась открытой и сейчас второй ударит ножом. Я резко отпустил первого и ушел в сторону. Нападавший с размаху пролетел в десяти сантиметрах от меня, но удержался на ногах. В следующий момент я резко ударил его в прыжке с разворота. Он ловко уклонился и снова бросился на меня с ножом. Второй в этот момент опять ударил трубой. Тут я разозлился всерьез и понял, что надо побыстрее кончать нелепую возню и идти в атаку. Я бросился на того, который был с трубой. Он не ожидал этого, но размахнулся, готовясь снова ударить меня. Я прыгнул вверх и ногой выбил трубу у него из рук. После этого — короткий удар правой в челюсть и тут же другой ногой — в пах. Ага, согнулся, голубчик? Я быстро развернулся, и очень вовремя, потому что у самых моих глаз мелькнуло лезвие ножа. Уклониться, присесть и резко ударить нападавшего под коленку. Он не удержался и упал. Так, отлично. Я прыгнул сверху на него, прижал к земле, схватил его руку с ножом и заломил ее так, что он взвыл от боли. Что-то хрустнуло, и нож выпал. Я подобрал его на всякий случай.