Николай Стародымов - Зульфагар. Меч калифа

Каландар, выслушав план командира, подвоха не почувствовал.

— А если «вертушки» рванут все-таки за мной? — деловито спросил он.

— Я специально задержусь вон за той скалой, — махнул рукой Хамлаев в сторону, куда уехал сбежавший «уазик». — Когда услышу, что они летят, поеду по дороге, да так, чтобы побольше пыли поднять… Да еще популяю по ним… К тому же они мнят себя слишком умными и решат, что мы не такие дураки, чтобы рвать когти прямо к границе. Они сначала тут по округе пошарят… Пока они разберутся, пока то да сё, у тебя будет шанс оторваться.

Звучало убедительно.

— А ты как же? — дрогнувшим голосом спросил Каландар.

— Да уж как-нибудь прорвусь, — с облегчением (разговор пошел в выгодном русле!) отозвался Зульфагар. — В крайнем случае машину бросим, а без нее в горах, сам знаешь, от “вертушки” спрятаться проблем нет… Главное — у меня с собой не будет трупов, а потому налегке и скрыться легче… Так что давай-ка по-быстрому загружайся — и вперед!

Растроганный таким благородством командира, Каландар на прощание сжатым кулаком в потрепанной, испачканной кровью Зангара, перчатке слегка стукнул его в плечо и побежал к боевикам, которые заканчивали забрасывать в кузова джипов мертвые тела.

— Так, ребята, все трупы быстренько перегрузить в одну машину!.. — скомандовал он.

— Зачем?

— Так надо. Без вопросов, быстренько!..

Командир группы спецназа «Мстители ислама» капитан Шанияз Хамлаев некоторое время смотрел ему вслед. Потом что-то проговорил сквозь зубы и поспешил за ним. Все получилось именно так, как он того хотел. Однако облегчения Зульфагар не почувствовал. Он знал, что благодарный взгляд товарища, которого он только что обрек на смерть, ему не забыть никогда.

Так увеличь мою правоту, о Аллах, ты же видишь, что я избрал правый путь и действую Тебе во благо! А по этому пути не всегда возможно идти ровно, не спотыкаясь…

Аллах акбар!

Калюжный — Соломатов — тревога — трагедия

Константин Калюжный с откровенным удовольствием взял свою большую, с отколотой кое-где синей эмалью, кружку, плотоядно облизнулся и, затаив дыхание, крупными глотками протолкнул в себя жидкость.

— Кгрха! — громко выдохнул он. — Клава, хорошо-то как!..

Он блаженно откинулся на обитую деревом стену предбанника. Немного подождал, что товарищ по предстоящей парилке подхватит анекдот, однако тот промолчал — громко сопел, возился с затянувшимися шнурками ботинок, которые никак не мог распутать.

Тогда Константин решил продолжить известный анекдот сам.

— Я не Клава, — сообщил он, довольно улыбаясь. И сам себе ответил: — А мне все равно хорошо.

Константин тут же набулькал себе из фляжки еще полкружки и с тем же наслаждением проглотил добавку. После этого двумя руками схватил запотевшую банку с водой и начал жадно пить прямо из нее, проливая студеную влагу на голую, покрытую крупными каплями пота, грудь.

— Не боисси, перед баней-то? — покосился на него Михаил. — Сердечко-то, не того, такую наглость стерпит?..

Он старательно ковырял нестрижеными ногтями тугой заскорузлый узел шнурков пропыленного ботинка, который (узел) никак не желал поддаваться его усилиям.

— Сам не боись, пяхота, — миролюбиво отмахнулся Константин. И тут же предложил: — Может, и сам того, дернешь маненько, для разминки?

Михаил мгновение колебался — уж очень вкусно выпил Калюжный. Но потом решительно покачал головой.

— Нет уж, я лучше потом, опосля того как.

— Ну, гляди… — не стал настаивать Константин. — Вольному воля, спасенному рай. — Снисходительно добавил: — Что вертолетчику во благо, то пехоте — смерть… Мы могем в любом виде летать. Или забыл уже?

Михаил отвечать не стал. Он облегченно вздохнул — один узел наконец-то поддался — и тут же принялся за другой. Как это получилось, что умудрился затянуть в узел оба шнурка?.. Впрочем, одевался-то сегодня рано утром в темноте, не хотелось будить остальных офицеров, спавших с ним в одной огромной комнате, потому и не стал включать свет. Вот и затянулись узлы, черт бы их побрал, в самом деле…

Что же касается того, забыл ли он ту историю, на которую намекал вертолетчик… Разве ж такое когда-нибудь забудешь?..

Это было еще в начале той чеченской кампании. Тогда в конце марта 1995 года военное руководство решило направить в отбитые у мятежников-сепаратистов районы республики группу журналистов для того, чтобы они посмотрели на войну воочию. Реальной целью того “медиа-десанта” было, понятно, основательно подзапоздавшее желание руководства страны и Вооруженных сил переломить настроение журналистов и, через их посредство, всего общества в пользу федеральных войск, которых пресса к тому времени пренебрежительно окрестила «федералами». Так получилось, что старшим в группе пишуще-снимающей братии, которую «вертушкой» доставили под Гудермес, оказался Михаил. Со склона хребта, который вытянулся вдоль железной дороги и шоссе, ведущих в сторону Дагестана, второй по величине город Чечни, в котором как раз происходила «зачистка», был виден как на ладони. Время от времени вдалеке, в так называемой Промзоне, вздымались к небу серые султаны разрывов «градовских» ракет, раскатистый звук от которых докатывался до хребта нескоро. Телевизионщики все это активно запечатлевали на пленку, фотокорреспонденты щелкали затворами своих камер, и все вместе они пытали воинов сводного батальона Псковской десантной дивизии, которые прикрывали действия бойцов Внутренних войск, занимавшихся «зачисткой» Гудермеса, о том, как им служится-воюется…

Для них, для журналистов, все было в диковинку. Одни снимали, как из вертолета прямо на расстеленный потрепанный, в лохматых дырках, брезент выкидывают буханки серого хлеба и как они, буханки, скатываются на прелую прошлогоднюю листву; фотокорр «Красной звезды» Миша Сидельников обнаружил первый, едва проклюнувшийся, весенний цветок и улегся прямо на сырую холодную землю, чтобы увековечить память об этом чуде природы; все вместе осматривали брошенные боевиками позиции и обнаруженный склад боеприпасов, который отступающие заминировали, а саперы успели обезвредить; смеялись над остроумной выдумкой десантников, которые на борту одной из боевых машин укрепили невесть откуда попавшую сюда табличку-указатель с железнодорожного вагона «Грозный Псков», стерев тире между названиями городов…

Командовавший взятием города генерал Александр Скородумов, которого — кто уважительно, а кто и снисходительно — за глаза называли «окопным генералом» за то, что он не отсиживался в штабах, а делил с подчиненными все трудности боевой обстановки, смотрел на журналистов с нескрываемой тоской. Ночью, по всем признакам, готовилось нападение на десантников с тыла, со стороны села Белоречье, где окопались боевики, а потому ответственность за эту шумную ораву ему брать на себя не хотелось.