Александр Ушаков - Воровская зона

Выпив наконец свою водку и вкусив от куска сочившейся желтым жиром медвежатины, Локотов взглянул на сгоравшего от нетерпения «племянника».

— Ну что, Андрей, — вытирая руки полотенцем и вытаскивая из пачки сигарету, улыбнулся он, — поговорим?

— Давно мечтаю! — предупредительно щелкнул тот зажигалкой.

— Наверху ситуация изменилась, — с наслаждением затянулся сигаретой Локотов, — и возможны переделы…

— А ты… — начал было Клест, но Локотов сразу же перебил его.

— Избави Господь! — махнул он рукой. — По мне этот трон хуже сковородки! У меня нет такого имени, как у Виталика, да и здоровье уже не то… И вот что я тебе скажу, Андрей! — внимательно посмотрел он в глаза Барскому, хорошо зная, что у «племяша» на уме. — При живом Ларсе тебе это место не отдадут! Не забывай, что он по корешам с самим Батей! И сейчас на регион вместо него встанет Блат.

Клест мрачно покачал головой. Он был недоволен самим Моголом. Тоже нашел перед кем прибедняться! Имени у него нет! Все у него было, и имя, и не уступавший самому Бате, то бишь Куманькову, авторитет. Не было главного: желания замолвить за него словечко. Впрочем, чего обижаться, Могол стар, а значит, осторожен. Да и зачем ему держать за него мазу? Слово в их мире дорого стоило…

— А если… — начал было он, зная, что с Моголом может быть откровенным, но тот резким жестом остановил его.

— Я все сказал, Андрей! — жестко произнес Могол. — А ты все понял!

Называть вещи своими именами у него не было никакого желания! Сейчас и стены имели уши! Да и сам Клест был далеко не промах. Если что, подставит за милую душу и его, своего «крестного»!

— Да уж чего не понять! — недовольно покачал головой Клест. Но его устремленные на старого авторитета глаза досказали все то, чего не осмелился произнести язык…

Баронин сидел на террасе небольшого домика, где он снял на несколько дней комнату, и пил кофе.

Только что прошел дождь, и на чисто вымытом голубом небе появилось долгожданное солнце. И сразу же по колыхнувшимся расплавленным серебром водам озера заскользили лодки и яхты. Баронин завистливо смотрел на веселые суденышки, беззаботно рассекавшие гладь озера. Лучше отдыха не придумаешь! Вода, солнце и чистейший таежный воздух… И он много бы сейчас дал, чтобы и самому вот так же пролететь под парусом по тугим водам Ханки! Но… куда там… Лететь ему, конечно, придется, но только в Москву, где проживал обозначенный на найденной им у убитого в лесу парня бумаге человек, забравший ее, в свою очередь, у Борцова. И сейчас он удивлялся только одному. Как это он сразу не расколол этого читателя «Спорт-экспресса»? Ведь он прекрасно и по сей день помнил события полуторамесячной давности…

Утром, после летучки, он сварил себе кофе, но насладиться любимым напитком не пришлось. Влетевший в кабинет Варягов сообщил ему об убийстве мэра. Через несколько минут они уже неслись на ревущем сиреной «мерседесе» к месту преступления. Плохие вести расходятся всегда быстрее хороших, и, наверно, поэтому вся улица у дома, в котором жил Туманов, была заполнена притихшими людьми: за его отношение к людям и делу покойного мэра успели полюбить многие. Сам Туманов лежал рядом со своей машиной в огромной луже уже начинавшей густеть крови. Как сообщил медэксперт, в него было выпущено три пули, попавшие в голову, шею и грудь. Что само по себе уже говорило о классе стрелявшего. Все три ранения оказались смертельными, и Туманов умер мгновенно. Метрах в четырех от трупа стояла его жена, молодая и очень красивая женщина. С бледным как полотно лицом, она в каком-то оцепенении смотрела на мужа. Похоже, никак еще не могла понять, что здесь на мокром асфальте — а с утра прошел дождь — лежит тот самый человек, который всего несколько минут назад, ласково поцеловав ее перед уходом, обещал сегодня прийти пораньше на его любимые пельмени…

В Туманова стреляли с чердака стоявшей напротив его дома двенадцатиэтажной башни из немецкой малокалиберной винтовки «аншутц» с оптическим прицелом одного из петербургских заводов. Стрельба велась с колена под углом 35–40 градусов. Для удобства убийца сделал еще и подставку из четырех кирпичей. Никаких других следов больше не было. Да и какие могли быть, к черту, следы при такой тщательной подготовке! Баронин даже и не сомневался, что это заказ! И выполнил его настоящий виртуоз. Для любителя подобный уровень был просто невозможен. Стрельба велась под неудобным углом с расстояния почти в сто метров. И в считанные секунды киллер умудрился трижды спустить курок и трижды попасть в цель. И как! Словно в тире! В голову, в шею и в грудь! То есть по нисходящей! И сам прекрасно стрелявший Баронин хорошо знал, какую надо иметь подготовку, чтобы так палить…

Когда Баронин вернулся на место преступления, там уже собралось все городское начальство. И его сразу же подозвал к себе полковник Турнов, заместитель начальника ГУВД города и его непосредственный шеф. Трудно сказать, знал ли этот человек, кому принадлежит поговорка «не следует никогда и ничему удивляться». Вернее всего нет. На чеканном лице Турнова, чьими портретами пестрели местные газеты и журналы, не было удивления и в это скорбное утро. С обычным вниманием выслушав Баронина, шеф невозмутимо кивнул и попросил его к двум часам зайти к нему… И вот тогда-то, с неимоверным трудом проезжая сквозь толпу возмущенных горожан, он и увидел среди них так хорошо знакомого ему человека. Это был Женька Зарубин, с которым Баронин учился в МГУ. Правда, после третьего курса Зарубин оставил университет. И с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Увидев старого приятеля, Баронин уже начал было открывать окно, чтобы окликнуть его, но… тот вдруг с непостижимой быстротой исчез в толпе. Чем весьма озадачил Баронина. Целоваться им, конечно, было не обязательно, но поздороваться Женька все-таки мог бы! Как-никак, а целых три года они числились в друзьях. Уже на первом курсе они образовали с ним и Мишкой Бодровым «великую тройку», как сразу же стали называть однокурсники их компанию. Была у «великой тройки» одна тайная страсть, о которой никто даже и не догадывался на факультете: азартные игры. И играли они не в очко или какую-нибудь там примитивную буру, а ни много ни мало в саму… рулетку! Да, да, в ту самую знаменитую рулетку, о которой в Советском Союзе тогда знали только понаслышке да по роману Достоевского «Игрок». Принадлежала эта самая рулетка, понятно, Бодрову. Папа-посол получил ее в подарок от какой-то крупной фирмы. Конечно, это была миниатюрная рулетка, но играть в нее тем не менее было можно. И они играли! И еще как! Золотое это было для Баронина время, ибо он постоянно выигрывал и никогда не нуждался в деньгах. Потом к рулетке прибавились карты. И здесь Баронин преуспевал, очень быстро заслужив прозвище Вечно Везущего. Какая-то самому ему непонятная сила, помноженная на тонкую интуицию, позволяла ему классически играть в баккара и железку, принося довольно крупные доходы. Правда, на третьем курсе «великая тройка» неожиданно распалась. Зарубина взяли в какую-то специальную школу КГБ, а Бодров бросил университет, потеряв вдруг всякий интерес к уголовному и любому другому праву…