Александр Ушаков - Воровская зона

На зоне старые воры сразу разглядели в молодом и отчаянном парне свою достойную смену. И не зря на него почти сразу же положил глаз сам «смотрящий». Правда, особо приближать не спешил. Хотел присмотреться. Одно дело — воля, и совсем другое — зона! Не сломается, выдюжит, тогда милости просим! Нет? Значит, не из того теста. Как проверить? О, для этого на зоне существовало много способов. Ну, например, столкнуть лбами слабого с сильным. Именно в таких мясорубках и проверялась истинная сила и стойкость духа. Покатить на слабого мог каждый, не дрогнуть перед сильным было дано не многим.

Натравленный на Ларса зек был силен и глуп. С ним старались не вязаться не только мужики, но даже некоторые воры из тех, что помельче. Но уверенный в полученной от Ли Фаня великолепной школе Катков не боялся этого увальня со всей его легендарной силой. И когда тот, рыча и брызгая слюной, словно сорвавшийся с цепи волкодав бросился на отданного ему на заклание щенка, его встретила… пустота! Неуловимым движением уйдя в сторону, Ларс улыбнулся и… попросил Борта повторить нападение. Его улыбка только подлила масла в огонь, и теперь вместо разъяренного волкодава на Каткова летел ничего не разбирающий в своей слепой ярости носорог. А разбирать было бы надо, ибо на этот раз его на этом пути встретил железный кулак Ларса. Удар пришелся в печень. Завыв от страшной боли, Борт упал на колени, и из его широко открытого рта вместе с оглушительным криком полилась зеленая желчь. Кое-как отдышавшись, он снова бросился на обидчика, но уже куда менее решительно, нежели в начале драки. В какой-то момент ему даже удалось загнать его в угол. И он, полагая, что неуловимый парень наконец-то в его руках, бросился Ларсу в ноги. Но тот снова обманул его. Мягко оттолкнувшись от пола, он на какие-то доли секунды завис в воздухе и, опускаясь, сильно ударил находившегося под ним Борта пятками по спине. На этот раз Борт пролежал дольше. Его душили злоба и слезы. Подумать только! Какой-то сопляк помоил его на глазах у всего отряда! И он, уже плохо соображая, что делает, медленно вытащил из сапога заточку. Завороженно следившие за потрясающим зрелищем зеки неодобрительно заворчали. Драться так драться! Без заточек и финок! Но вмешаться так никто и не успел. Все произошло слишком быстро. И Ларс, жизнь которого повисла на острие направленной ему в шею заточки, уже не либеральничал, стремясь продлить эффектное зрелище. Отбив правую руку, в которой Борт сжимал оружие, и сместившись чуть в сторону, он, привычно собрав в низу живота огромное количество энергии и полностью расслабившись, в следующее мгновение круговым движением левой ноги ударил Борта по уже пострадавшей печени, одновременно высвобождая в направлении удара всю собранную в тандеме внутреннюю энергию. На этот раз даже не вскрикнув, Борт как куль рухнул к его ногам, и на его губах запузырилась кровавая пена. Нанесенный ему удар развалил печень на части…

В течение двух недель велось следствие. Но напрасно изощрялся «кум» в своих изысканиях. Ларса не выдал никто. Молчал и опомоенный Борт, валявшийся в «кресте» с множеством капельниц. Как случилось? Да очень просто! Свалился со второго яруса, только и всего… И опера только понимающе качали головами. Да, мол, бывает, конечно!

Этот поединок прославил Ларса, и с того самого дня им уже вплотную занялся Андрей Петрович Рассохин, по кличке Антиквар. Это был старый и опытный вор, начитанный и умный, считавшийся одним из лучших специалистов в СССР по антике. И таковым его считали сами искусствоведы. А любовь к искусству у него была в крови. Сказывалось нетрудовое воспитание и генеалогия. Отец Рассохина был крупным русским ученым-биологом с европейским именем. Но не учли «товарищи» мировую известность Рассохина-старшего (а может, наоборот, учли!) и без суда и следствия «разменяли» его, как чуждого всем своим существом пролетарской культуре элемента. И покатился оставшийся сиротой Андрюша под гору! Да и куда еще мог в то время катиться любой, сохранивший в себе хотя бы частицу чести и совести? Кочевал этот пасынок революции по «крытым», этапам и зонам ни много ни мало целых двадцать два года, заслужив легендарными своими деяниями и неподкупной честностью в отношении воровских законов звание вора в законе. В своем роде это был самый настоящий теоретик воровской идеи. И увидев Ларса, возрадовался премного. Ни одной души не хотел он отдавать ненавистной власти, а уж такой особенно!

Острым взглядом разглядел старый вор в Ларсе свое будущее. И начал это будущее готовить. Бросаемые им зерна падали на благодатную почву. И совсем не потому, что эти понятия были уж слишком правильными. Нет! Просто слишком уж созвучны они оказались тому, что творилось тогда в душе самого Ларса. Здесь, на зоне, он впервые увидел хоть как-то уважающих себя людей. Никто не мог безнаказанно оскорбить другого просто так, от нечего делать, как измывался над его матерью ее начальник лишь только потому, что в тот день у него было плохое настроение. Да, здесь учили многому, и в первую очередь высокой себестоимости любого произнесенного слова. Это на воле можно было болтать все, что угодно, а здесь, на зоне, надо было тщательно соизмерять сказанное с делом! Что тоже только добавляло в глазах Ларса веса всем этим людям, бросившим вызов тому обществу, которое он так ненавидел. И он был полностью согласен с Антикваром в том, что и на воле сохраняется та же самая воровская иерархия, что и в их мире. Пусть и называется она там по-другому, суть тем не менее одна! И на гражданке были и свои паханы, и быки, и шестерки, и пидоры, и суки! «Ведь это только навозная куча, — втолковывал ему Антиквар, — не имеет иерархии. А ведь все так называемое советское общество, за редким исключением, уже давно превратилось в навозную кучу и тем не менее имело свою иерархию». И на исконный русский вопрос, кто же виноват, Антиквар с прямотой римлянина отвечал: пришедшие в семнадцатом к власти хамы! Именно они с легкой руки Ленина принялись с ожесточением зверей уничтожать всех, в ком чувствовали совсем другую, нехамскую, породу! Расстреливали, ссылали, бросали в тюрьмы, изгоняли из страны цвет нации, лишая ее тем самым всех основ. А человек с трубкой только довершил то, что начал его великий друг и учитель — продолжил великую мясорубку, причем бил уже не избранных, этих и без него уже почти не осталось, а всех подряд, превратив страну в одну огромную зону.

Да и потом было не легче. Все эти «оттепели» в мгновение ока побивались новым похолоданием.

Психушки и тюрьмы — вот что ждало любого, кто осмеливался поднять голос и назвать черное черным, а белое белым! Именно так и явился миру страшный антропологический феномен — homo sovieticus — человек без родины и достоинства!